 |
| ალექსანდრ ფიტცი |
ხელისუფლებამ შექმნა ხელოვნების ხალხთან ურთიერთობის
უნიკალური ტიპი.იმ დროის ყველა უდიდესი მწერალი-სინიავსკი, ზინოვიევი, სოლჟენიცინი, თავისი არსების რაღაც ნაწილით აღზრდილი იყვნენ საბჭოთა
ხელისუფლების მიერ. ისინი ატყუებდნენ,მასხრად იგდებდნენ საბჭოთა ხელისუფლებას, ერჩოდნენ მას, მაგრამ როგორც სწორე აღნიშნა ნიუ იორკში მცხოვრებმა ლიტერატურულმა კრიტიკოსმა,მწერალმა და პოლიტოლოგმა ვლადიმირ სოლოვიოვმა არ აუნდა გავაიგივოთ დისიდენტობა სხვაგვარად მოაზროვნეობასთან, უფრო ზუსტად ორაზროვნებასთან. ორაზროვნება იყო საბჭოთა კავშირში მაშინ ყველაზე მეტად გავრცელებული აზროვნების წესი. სხვაგვარად აზროვნებდა, ორაზროვანი იყო ყველა, მაგრამ მხოლოდ ზოგმა შესძლო ამის გეშეფტად გადაქცევა. რაზროვანი იყო ყველა-პარტოკრატის, კგბშნიკის, წითელყელსახვევიანი პიონერის ჩათვლით.
იყვნენ რა თქმა უნდა სისტემასთან უკომპრომისო მებრძოლებიც, პირველ რიგში ნამდვილად მორწმუნეები, თავისი ხალხების უფლებებისთვის მებრძოლი ე.წ.ნაციონალისტები//არ ავურიოთ ნაცისტებში// . როგორც წერს ამ საკითხებით პროფესიულად დაინტერესებული ვლადიმირ სოლოვიოვი მათ შორის ყველაზე მეტნი იყვნენ ქართველები,სომხები,ლიტველები,
ესტონელები,ლატვიელები,უკრაინელები რომელთაც უნდოდათ საბჭოთა კავშირიდან წასვლა //და ებრაელებისგან და გერმანელებისგან განსხვავებით მარტო კი არა// თავის ქვეყნებთან ერთად...."
Что же касается всесильного КГБ, то у него с «вольнодумцами» были тоже весьма специфические отношения. Достаточно вспомнить, что поэт Евгений Евтушенко и академик Андрей Сахаров, отправленный в ссылку в Горький, имели по прямому личному телефону, связывавших их с… шефом КГБ Юрием Андроповым и разрешение звонить ему в нужных случаях. И ведь звонили! И не они одни. Как пишет в своей книге живущая ныне в Израиле писатель и признанный специалист по истории диссидентского движения в СССР Нина Воронель «… советская власть создала совершенно уникальный тип отношений с людьми искусства. Все крупнейшие русские писатели того времени – Синявский, Зиновьев, Солженицын – были какой-то частью своего существа сращены с советской властью: они обманывали её, высмеивали её или «бодались» с нею[1]». Но, как верно заметил живущий в Нью-Йорке литературный критик, писатель и политолог Владимир Соловьев: «Не надо путать диссидентство с инакомыслием, а точнее – с двоемыслием, самый распространенный тогда способ советского туземного мышления. Инакомыслили и двоемыслили в Советском Союзе все без исключения – от партократа и кэгэбэшника до новопринятого пионера с красным галстуком на груди[2]». Проще говоря, инакомыслили все, но только немногие сумели превратить это в гешефт. Хотя, конечно, были и безкомпромиссные борцы с системой. Прежде всего, из числа истинно верующих, а также, так называемые, националисты (прошу не путать с нацистами), борющиеся за права своих народов. Самыми многочисленными среди них были, как пишет Владимир Соловьев, (а он этим вопросом занимался профессионально) грузины, армяне, литовцы, эстонцы, латыши, украинцы, которые желали эмигрировать из России, но – в отличие от евреев (и добавлю – немцев – А.Ф.) – вместе со своими странами[3]."
რუსულენოვანი ჟურნალი „Точка опору", №144/
Продолжаем, уважаемые читатели, публиковать статьи одного из самых ярких и самобытных писателей и публицистов Евразии – Александра ФИТЦА, который ныне работает колумнистом еженедельника «Русская Германия/Русский Берлин» в Мюнхене. См.
Александр ФИТЦ (Alexander Fitz) родился в Казахстане, работал в Узбекистане и в Москве, а с 1999 года живёт на своей исторической родине в Германии. Его заслуги в России отмечены особо. В 2007г. Указом Президента РФ В.В.Путина «За особый вклад в установлении культурных связей между Германией и Россией» награждён серебряной медалью А.С.Пушкина. Годом раньше отмечен «Золотой Есенинской медалью» СП России. В 2008 г. удостоен «Золотого пера Московии» СП России, а в 2009г. – «Золотой медали Андрея Платонова».
Книги Александра ФИТЦА «Боль в наследство», «Путешествие на Землю», «Судьба – российский немец», «Возвращение блудного немца», «Письмо канцлеру», другие выходили в Ташкенте, Москве и Берлине. Ныне живет в Мюнхене.
Александр ФИТЦ
О «БЕДНЫХ» ДИССИДЕНТАХ ЗАМОЛВЛЮ СЛОВО
Наряду с пишущими машинками, арифмометрами, катушечными магнитофонами, достоянием истории постепенно становятся также диссиденты. Всякие там «шестидесятники», «семидесятники», «дети оттепели», «подснежники перестройки», «демороссы»… Об этом в кругу прочего свидетельствует то, что их жизни и подвигам историки стали посвящать конференции и симпозиумы. В том числе международные.
Одна из подобных, на ней мне довелось побывать, состоялась в Мюнхене. Именовалась она «Заседанием совместной комиссии по изучению новейшей истории российско-германских отношений», а посвящалась «Оппозиции и сопротивлению в тоталитарных диктатурах», под которыми подразумевались нацистская Германия, СССР и ГДР.
Тема эта, согласитесь, сколь обширна, столь и сложна, ибо на каждого занимающегося ею, хочет он того или нет, оказывают влияние устоявшиеся политические стереотипы, собственные воспоминания, пристрастия. Кроме того, у большинства из нас, живущих в XXI веке, появилась уникальная возможность лично сравнить период «до» со временем «теперь». Достоянием гласности стали многие документы из архивов ЦК КПСС, ЦК СЕПГ, КГБ, Штази, а также некоторые из запасников стран-победителей в холодной войне. Все это создает невиданные ранее возможности для исследователей, но никак не способствует упрочению «единства мнений». Тем примечательнее, что в Мюнхене особо острых дискуссий зафиксировано не было.
В помещении Католической академии Баварии, где проходил коллоквиум, присутствовало пятнадцать российских и примерно столько же немецких учёных. Доклады, которые они прочли друг другу («посторонних» в Академию не пригласили), были обстоятельны, но в основном традиционны по композиции, подбору и трактовке фактов.
И всё же не это привлекло моё внимание, а некая, как показалось, «зауженность» обсуждения – говоря о сопротивлении тоталитаризму в СССР, историки «забыли» даже упомянуть многих и многое. Например, российских немцев. Будто этот народ, поголовно отправленный за «колючку» трудовых лагерей и объявленный «вне закона», никак не протестовал против произвола и издевательств. Будто не было спонтанных и массовых акций протеста, включающих голодовки, обращения в высшие советские и международные инстанции, приковывание к ограде посольства ФРГ в Москве, несанкционированных демонстраций на Красной площади, подпольного изучения Закона Божьего и запрещённого властями родного языка. А то, что в ХХ веке именно российские немцы, по крайней мере, трижды становились «разменной монетой» в отношениях между СССР и Германией, разве можно отнести к фактам малозначительным? И как-то не верится, что устроителям мюнхенского коллоквиума неизвестны имена живущих в Германии докторов исторических наук Антона Боша, Виктора Кригера, Альфреда Айсфельда, Виктора Гердта, Виктора Бруля, москвички Татьяны Иларионовой, Виктора Кириллова из Барнаула, Виктора Бердинских из Вятки, других их коллег, плодотворно занимающихся этим фрагментом недавней истории. Так в чем же дело? Почему не пригласили?
Впрочем, забыли не только российских немцев, но и крымских татар, месхетинских турок, религиозных деятелей, а также такое массовое движение 50-х – 90-х годов минувшего века, каковым являлось движение русских патриотов, яростно добивавшихся свержения коммунистического режима – один Всесоюзный социал-христианский союз освобождения народа чего стоит! К слову, его членам было много тяжелее, нежели диссидентам-либералам, придерживающимся западной ориентации. За рубеж из тюрем их не высылали, международные правозащитные организации и прессу, включая «Свободу», «Голос Америки», «Немецкую волну» и Би-Би-Си их судьба особо не волновала, да и центральные, т. е. кремлевские власти, почему-то к ним относились много жёстче, нежели к диссидентам-либералам. Так, известный литературовед, критик, журналист Виктор Шкловский и драматург Михаил Шатров, подписав письмо протеста в защиту писателей Юлия Даниэля и Андрея Синявского, осужденных в феврале 1966 года за «написание и передачу за границу произведений, порочащих советский государственный и общественный строй», тут же получили Государственную премию и ордена. И не они одни! Ведь среди подписавших письмо в защиту «лютых антисоветчиков» были и до и после обласканные властями И.Эренбург, Б.Ахмадуллина, Е.Евтушенко, Ю.Нагибин, К.Чуковский, В.Каверин, В.Войнович, Ю.Мориц, Ш.Окуджава, С.Рассадин, Д.Самойлов, Б.Сарнов, Ю.Левитанский и другие чуть менее известные литераторы. Ни одному из них, насколько известно, даже замечания по поводу того, что их мнение с мнением народа, партии и правительства диаметрально не совпало не сделали. И это в тоталитарной империи, когда КГБ контролировало не то что слова, а даже мысли! Но может именно поэтому они, и «отважились» подписать эту петицию? Ведь команду провести суд над Синявским и Даниэлем дал лично А.Н.Яковлев, возглавлявший в ту пору отдел пропаганды ЦК КПСС, а позже, уже при Горбачеве, ставший «отцом русской демократии».
Что же касается всесильного КГБ, то у него с «вольнодумцами» были тоже весьма специфические отношения. Достаточно вспомнить, что поэт Евгений Евтушенко и академик Андрей Сахаров, отправленный в ссылку в Горький, имели по прямому личному телефону, связывавших их с… шефом КГБ Юрием Андроповым и разрешение звонить ему в нужных случаях. И ведь звонили! И не они одни. Как пишет в своей книге живущая ныне в Израиле писатель и признанный специалист по истории диссидентского движения в СССР Нина Воронель «… советская власть создала совершенно уникальный тип отношений с людьми искусства. Все крупнейшие русские писатели того времени – Синявский, Зиновьев, Солженицын – были какой-то частью своего существа сращены с советской властью: они обманывали её, высмеивали её или «бодались» с нею[1]». Но, как верно заметил живущий в Нью-Йорке литературный критик, писатель и политолог Владимир Соловьев: «Не надо путать диссидентство с инакомыслием, а точнее – с двоемыслием, самый распространенный тогда способ советского туземного мышления. Инакомыслили и двоемыслили в Советском Союзе все без исключения – от партократа и кэгэбэшника до новопринятого пионера с красным галстуком на груди[2]». Проще говоря, инакомыслили все, но только немногие сумели превратить это в гешефт. Хотя, конечно, были и безкомпромиссные борцы с системой. Прежде всего, из числа истинно верующих, а также, так называемые, националисты (прошу не путать с нацистами), борющиеся за права своих народов. Самыми многочисленными среди них были, как пишет Владимир Соловьев, (а он этим вопросом занимался профессионально) грузины, армяне, литовцы, эстонцы, латыши, украинцы, которые желали эмигрировать из России, но – в отличие от евреев (и добавлю – немцев – А.Ф.) – вместе со своими странами[3].
Ещё диссидентами становились обиженные властями, как им казалось, писатели, музыканты, актёры. Но говорить об этом вслух было как-то не очень, вот они и объявляли себя борцами с режимом и советским строем. Например, Александр Гинзбург, он же Галич, стал по его утверждению диссидентом, когда столкнулся с государственным антисемитизмом. До этого он был удачливым и не особенно разборчивым в средствах советским писателем и сценаристом. Но как вдруг оказалось – родное советское государство не ему отвело первые места, вступил с ним в борьбу и рассердился до того, что эмигрировал. Но что характерно – уехал не в Израиль, а в Париж, стал не сионистом, а членом НТС, посещал не синагогу, а православную церковь, и даже заявлял, что с еврейским возрождением ничего общего не имеет[4].
По схожим причинам и с теми же документами на Запад в своё время эмигрировали Василий Аксенов, Владимир Войнович, Георгий Владимов…
Принято считать, что диссидентство в СССР возникло в 60-е годы прошлого века, а в 70-е стало заметным явлением общественной жизни. Вначале это были полуформальные организации, члены которых хотели преобразовать, а то и заменить советский строй. Естественно, подавляющее их большинство, если не все, оказались в поле зрения КГБ и западных спецслужб и стали с ними сотрудничать, чему в литературе масса красноречивых свидетельств. Подтверждение этому можно найти в книгах Нины Воронель, Юлия Нудельмана, Эдуарда Лимонова, Сергея Кара-Мурзы, Станислава Куняева, Сергея Соловьева, других авторитетных авторов.
Написав эти строки, вспомнил забавный, но весьма характерный эпизод.
В 1992 году я впервые переступил порог радио «Свобода», располагавшегося тогда в Мюнхене, на территории Английского парка. Всё там было мне в новинку, всё интересно: как никак «главное гнездовье антисоветчиков».
С одним из первых, с кем я там познакомился и стал приятельствовать, был режиссёр Борис Бурштейн: весёлый, саркастичный и, как мне казалось, знающий всё и обо всём. И вот как-то стоим мы с ним утром в коридоре, а мимо нас проходят сотрудники русской, украинской, грузинской, армянской, азербайджанской, польской и других редакций. Со всеми с ними мы здороваемся: Борис – потому что всех знает, а я из вежливости. Но мне было интересно узнать, как фамилии этих людей? Ведь столько лет слышал их голоса.
«Это кто?» – спрашиваю я Бориса шёпотом. «Это, – отвечает он, – такой-то, такой-то». То есть, называет фамилию. «А это?» – «А это… Это такой-то», – с некоторой, как мне показалось пренебрежительностью роняет он. «А вот эта женщина?» – снова интересуюсь я. «Это не женщина, – поправляет меня Борис. – Это форменное о-го-го с прибором!» И, глянув по сторонам, называет фамилию.
В обед мы снова встретились с Бурштейном. «Слушай, Боря, – спросил я, – почему ты утром, когда мы стояли у проходной, фамилии своих коллег произносил как-то по-разному? Или мне показалось?» – «Ничего тебе не показалось, – ответил он, – я ведь звукорежиссёр и поэтому голосом как бы подчеркивал их значимость и сущность. Вот, например, С. Он работает только на две разведки – ЦРУ и КГБ. Поэтому я к нему так, по-простому. А вот К. обслуживает, кроме этих, еще «Моссад», БНД и, как я слышал, болгарскую разведку. Согласись, что такому человеку просто взять и сказать «привет» неприлично. Ну а М., так тот только на ЦРУ и работает, а корчит, корчит из себя…» – «Прости, – перебиваю его. – Ты это всё серьезно?» – «Шутить после работы будем, – строго проронил Борис. И добавил: – Но о том, что услышал, не болтай. А то ведь зонтиком кольнуть могут».
Наверняка, он тогда юморил, но в каждой шутке, как известно, только доля шутки.
Когда СССР рухнул, надобность во всех этих «борцах-ниспровергателях», как внутри, так и за пределами страны, отпала и подавляющее их большинство уволили без всякого выходного пособия. Обидно? Не то слово – сам тому был свидетелем.
Одна из подобных, на ней мне довелось побывать, состоялась в Мюнхене. Именовалась она «Заседанием совместной комиссии по изучению новейшей истории российско-германских отношений», а посвящалась «Оппозиции и сопротивлению в тоталитарных диктатурах», под которыми подразумевались нацистская Германия, СССР и ГДР.
Тема эта, согласитесь, сколь обширна, столь и сложна, ибо на каждого занимающегося ею, хочет он того или нет, оказывают влияние устоявшиеся политические стереотипы, собственные воспоминания, пристрастия. Кроме того, у большинства из нас, живущих в XXI веке, появилась уникальная возможность лично сравнить период «до» со временем «теперь». Достоянием гласности стали многие документы из архивов ЦК КПСС, ЦК СЕПГ, КГБ, Штази, а также некоторые из запасников стран-победителей в холодной войне. Все это создает невиданные ранее возможности для исследователей, но никак не способствует упрочению «единства мнений». Тем примечательнее, что в Мюнхене особо острых дискуссий зафиксировано не было.
В помещении Католической академии Баварии, где проходил коллоквиум, присутствовало пятнадцать российских и примерно столько же немецких учёных. Доклады, которые они прочли друг другу («посторонних» в Академию не пригласили), были обстоятельны, но в основном традиционны по композиции, подбору и трактовке фактов.
И всё же не это привлекло моё внимание, а некая, как показалось, «зауженность» обсуждения – говоря о сопротивлении тоталитаризму в СССР, историки «забыли» даже упомянуть многих и многое. Например, российских немцев. Будто этот народ, поголовно отправленный за «колючку» трудовых лагерей и объявленный «вне закона», никак не протестовал против произвола и издевательств. Будто не было спонтанных и массовых акций протеста, включающих голодовки, обращения в высшие советские и международные инстанции, приковывание к ограде посольства ФРГ в Москве, несанкционированных демонстраций на Красной площади, подпольного изучения Закона Божьего и запрещённого властями родного языка. А то, что в ХХ веке именно российские немцы, по крайней мере, трижды становились «разменной монетой» в отношениях между СССР и Германией, разве можно отнести к фактам малозначительным? И как-то не верится, что устроителям мюнхенского коллоквиума неизвестны имена живущих в Германии докторов исторических наук Антона Боша, Виктора Кригера, Альфреда Айсфельда, Виктора Гердта, Виктора Бруля, москвички Татьяны Иларионовой, Виктора Кириллова из Барнаула, Виктора Бердинских из Вятки, других их коллег, плодотворно занимающихся этим фрагментом недавней истории. Так в чем же дело? Почему не пригласили?
Впрочем, забыли не только российских немцев, но и крымских татар, месхетинских турок, религиозных деятелей, а также такое массовое движение 50-х – 90-х годов минувшего века, каковым являлось движение русских патриотов, яростно добивавшихся свержения коммунистического режима – один Всесоюзный социал-христианский союз освобождения народа чего стоит! К слову, его членам было много тяжелее, нежели диссидентам-либералам, придерживающимся западной ориентации. За рубеж из тюрем их не высылали, международные правозащитные организации и прессу, включая «Свободу», «Голос Америки», «Немецкую волну» и Би-Би-Си их судьба особо не волновала, да и центральные, т. е. кремлевские власти, почему-то к ним относились много жёстче, нежели к диссидентам-либералам. Так, известный литературовед, критик, журналист Виктор Шкловский и драматург Михаил Шатров, подписав письмо протеста в защиту писателей Юлия Даниэля и Андрея Синявского, осужденных в феврале 1966 года за «написание и передачу за границу произведений, порочащих советский государственный и общественный строй», тут же получили Государственную премию и ордена. И не они одни! Ведь среди подписавших письмо в защиту «лютых антисоветчиков» были и до и после обласканные властями И.Эренбург, Б.Ахмадуллина, Е.Евтушенко, Ю.Нагибин, К.Чуковский, В.Каверин, В.Войнович, Ю.Мориц, Ш.Окуджава, С.Рассадин, Д.Самойлов, Б.Сарнов, Ю.Левитанский и другие чуть менее известные литераторы. Ни одному из них, насколько известно, даже замечания по поводу того, что их мнение с мнением народа, партии и правительства диаметрально не совпало не сделали. И это в тоталитарной империи, когда КГБ контролировало не то что слова, а даже мысли! Но может именно поэтому они, и «отважились» подписать эту петицию? Ведь команду провести суд над Синявским и Даниэлем дал лично А.Н.Яковлев, возглавлявший в ту пору отдел пропаганды ЦК КПСС, а позже, уже при Горбачеве, ставший «отцом русской демократии».
Что же касается всесильного КГБ, то у него с «вольнодумцами» были тоже весьма специфические отношения. Достаточно вспомнить, что поэт Евгений Евтушенко и академик Андрей Сахаров, отправленный в ссылку в Горький, имели по прямому личному телефону, связывавших их с… шефом КГБ Юрием Андроповым и разрешение звонить ему в нужных случаях. И ведь звонили! И не они одни. Как пишет в своей книге живущая ныне в Израиле писатель и признанный специалист по истории диссидентского движения в СССР Нина Воронель «… советская власть создала совершенно уникальный тип отношений с людьми искусства. Все крупнейшие русские писатели того времени – Синявский, Зиновьев, Солженицын – были какой-то частью своего существа сращены с советской властью: они обманывали её, высмеивали её или «бодались» с нею[1]». Но, как верно заметил живущий в Нью-Йорке литературный критик, писатель и политолог Владимир Соловьев: «Не надо путать диссидентство с инакомыслием, а точнее – с двоемыслием, самый распространенный тогда способ советского туземного мышления. Инакомыслили и двоемыслили в Советском Союзе все без исключения – от партократа и кэгэбэшника до новопринятого пионера с красным галстуком на груди[2]». Проще говоря, инакомыслили все, но только немногие сумели превратить это в гешефт. Хотя, конечно, были и безкомпромиссные борцы с системой. Прежде всего, из числа истинно верующих, а также, так называемые, националисты (прошу не путать с нацистами), борющиеся за права своих народов. Самыми многочисленными среди них были, как пишет Владимир Соловьев, (а он этим вопросом занимался профессионально) грузины, армяне, литовцы, эстонцы, латыши, украинцы, которые желали эмигрировать из России, но – в отличие от евреев (и добавлю – немцев – А.Ф.) – вместе со своими странами[3].
Ещё диссидентами становились обиженные властями, как им казалось, писатели, музыканты, актёры. Но говорить об этом вслух было как-то не очень, вот они и объявляли себя борцами с режимом и советским строем. Например, Александр Гинзбург, он же Галич, стал по его утверждению диссидентом, когда столкнулся с государственным антисемитизмом. До этого он был удачливым и не особенно разборчивым в средствах советским писателем и сценаристом. Но как вдруг оказалось – родное советское государство не ему отвело первые места, вступил с ним в борьбу и рассердился до того, что эмигрировал. Но что характерно – уехал не в Израиль, а в Париж, стал не сионистом, а членом НТС, посещал не синагогу, а православную церковь, и даже заявлял, что с еврейским возрождением ничего общего не имеет[4].
По схожим причинам и с теми же документами на Запад в своё время эмигрировали Василий Аксенов, Владимир Войнович, Георгий Владимов…
Принято считать, что диссидентство в СССР возникло в 60-е годы прошлого века, а в 70-е стало заметным явлением общественной жизни. Вначале это были полуформальные организации, члены которых хотели преобразовать, а то и заменить советский строй. Естественно, подавляющее их большинство, если не все, оказались в поле зрения КГБ и западных спецслужб и стали с ними сотрудничать, чему в литературе масса красноречивых свидетельств. Подтверждение этому можно найти в книгах Нины Воронель, Юлия Нудельмана, Эдуарда Лимонова, Сергея Кара-Мурзы, Станислава Куняева, Сергея Соловьева, других авторитетных авторов.
Написав эти строки, вспомнил забавный, но весьма характерный эпизод.
В 1992 году я впервые переступил порог радио «Свобода», располагавшегося тогда в Мюнхене, на территории Английского парка. Всё там было мне в новинку, всё интересно: как никак «главное гнездовье антисоветчиков».
С одним из первых, с кем я там познакомился и стал приятельствовать, был режиссёр Борис Бурштейн: весёлый, саркастичный и, как мне казалось, знающий всё и обо всём. И вот как-то стоим мы с ним утром в коридоре, а мимо нас проходят сотрудники русской, украинской, грузинской, армянской, азербайджанской, польской и других редакций. Со всеми с ними мы здороваемся: Борис – потому что всех знает, а я из вежливости. Но мне было интересно узнать, как фамилии этих людей? Ведь столько лет слышал их голоса.
«Это кто?» – спрашиваю я Бориса шёпотом. «Это, – отвечает он, – такой-то, такой-то». То есть, называет фамилию. «А это?» – «А это… Это такой-то», – с некоторой, как мне показалось пренебрежительностью роняет он. «А вот эта женщина?» – снова интересуюсь я. «Это не женщина, – поправляет меня Борис. – Это форменное о-го-го с прибором!» И, глянув по сторонам, называет фамилию.
В обед мы снова встретились с Бурштейном. «Слушай, Боря, – спросил я, – почему ты утром, когда мы стояли у проходной, фамилии своих коллег произносил как-то по-разному? Или мне показалось?» – «Ничего тебе не показалось, – ответил он, – я ведь звукорежиссёр и поэтому голосом как бы подчеркивал их значимость и сущность. Вот, например, С. Он работает только на две разведки – ЦРУ и КГБ. Поэтому я к нему так, по-простому. А вот К. обслуживает, кроме этих, еще «Моссад», БНД и, как я слышал, болгарскую разведку. Согласись, что такому человеку просто взять и сказать «привет» неприлично. Ну а М., так тот только на ЦРУ и работает, а корчит, корчит из себя…» – «Прости, – перебиваю его. – Ты это всё серьезно?» – «Шутить после работы будем, – строго проронил Борис. И добавил: – Но о том, что услышал, не болтай. А то ведь зонтиком кольнуть могут».
Наверняка, он тогда юморил, но в каждой шутке, как известно, только доля шутки.
Когда СССР рухнул, надобность во всех этих «борцах-ниспровергателях», как внутри, так и за пределами страны, отпала и подавляющее их большинство уволили без всякого выходного пособия. Обидно? Не то слово – сам тому был свидетелем.
Вообще, ещё с конца 80-х прошлого и вплоть до начала нынешнего века я так или иначе сталкивался и разговаривал с диссидентами или людьми, которых к ним относили: на конференциях, митингах, дискуссиях, интервьюировал их, как журналист, читал о них, беседовал. В том числе с философом и писателем Александром Зиновьевым, который, кстати, категорически отрицал даже малейшую свою к ним причастность, ибо, по его выражению, «всегда был и остаётся суверенным государством» и «никогда не шел в фарватере чьих-то идеологических мейнстримов». Но вот в вопросах диссидентства и в сущности этих людей он разбирался прекрасно, не очень при этом их жалуя. Впрочем, я сейчас не об этом, а о том, что однажды задался целью отыскать среди диссидентов российских немцев. И не нашел. Ни одного. Хотя с определённой натяжкой к ним, конечно, можно отнести, так называемых «автономистов», добивавшихся восстановления Автономной республики на Волге, несгибаемых христиан, готовых за Веру принять любые, даже самые страшные муки, и тех, кто во что бы то ни стало хотел перебраться жить в Германию.
На первом этапе эмигранты, как их зачастую именовали, действовали сугубо индивидуально, а с конца 60-х, после того, как власти устами Председателя Президиума Верховного Совета СССР А.И.Микояна объявили, что «восстановить АССР НП практически невозможно»[5], возникло и стало шириться движение за свободный выезд в Германию. Его активисты колесили по всей стране, собирая подписи под петициями, которые с риском быть арестованными и осуждёнными за хулиганство, нарушение общественного порядка или нечто подобное, передавали в посольство ФРГ в Москве. Таким образом, они стремились привлечь внимание официального Бонна к положению российских немцев, с тем, чтобы им было оказано давление на Кремль.
Официальными сведениями о количестве немцев-правоборцев, т.е. отстаивающих права своего народа, я не располагаю, но, думаю, что было их никак не меньше нескольких сотен, а то и тысяч. Попытаюсь обосновать это свое предположение.
В феврале 1975 года Карагандинским областным судом «за систематическое распространение явно ложных сведений, порочащих советское государство и советский общественный строй», к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима был приговорен Эдуард Дайберт. На заседании суда было сказано, что «в беседах с коллегами по работе гражданин Дайберт утверждал, будто в СССР нет свободы слова, нет демократии и, якобы, ущемляются права советских граждан немецкой национальности».
Сегодня Эдуард Дайберт, который вначале добивался восстановления Автономной республики немцев Поволжья, а затем права свободного выезда немцев на историческую родину, за что и был осужден, живет в Бохуме. Так вот, многие годы он занимается поиском людей, которые также пострадали за то, что хотели уровнять свой народ в правах с другими народами, населяющими Советский Союз.
По сведениям Дайберта, подтвержденным Международным Обществом Прав Человека, штаб-квартира которого располагается во Франкфурте-на-Майне, всего, начиная с 1972 года, за решётку, по обвинению в «клевете на советский государственный и общественный строй» было отправлено 89 российских немцев. Но им наверняка учтены далеко не все осуждённые, тем более что добиваться права переезда в Германию российские немцы стали сразу же после установления дипломатических отношений между СССР и ФРГ в 1955 году. Тому есть документальные подтверждения, хранящиеся в моем архиве, например, уникальный сборник «Ре Патриа – Вольное слово», посвящённый немцам Советского Союза», выпущенный издательством «Посев» в 1975 году, материалы исследовательского отдела радио «Свобода», о жизни российских немцев за 1972, 1974 и другие годы.
Немало интересного и в архиве историка, доктора Виктора Кригера, в частности документы об аресте группы российских немцев в 1957 году только за то, что они направили письмо в газету «Правда» и посольство ФРГ в Москве с просьбой «разрешить им переезд в Германию в связи с тем, что республика на Волге скорее всего восстановлена не будет, а родной язык находится под запретом». Впрочем, не буду вдаваться в детали, т.к. д-р Кригер готовит книгу, посвящённую этому фрагменту истории российских немцев. Но об одном скажу – кроме суда и тюремного заключения в СССР существовал и такой вид изощренных преследований «неверно мыслящих», как заключение на пятнадцать суток, проработка в трудовых коллективах, товарищеские суды, давление на родственников, детей, приглашение для «разъяснительных бесед» в прокуратуру, местное отделение КГБ и т.п.
Сколько немцев прошло этот, если не ад, то уж наверняка «предбанник ада»? Десять тысяч? Сто? Не знаю.
А можно ли всех их на этом основании считать диссидентами? Конечно, нет. И вообще диссидентство в чистом, если можно так выразиться виде, не свойственно российским немцам. Чем объяснить этот феномен? Может особой ментальностью, т.е. законопослушностью? А может нежеланием конфликтовать с властями из опасения снова оказаться за лагерной колючкой? Ведь что ни говорите, но две мощные зачистки, проведенные в ХХ веке, с полной конфискацией имущества, тотальным поражением в правах, арестами, издевательствами, расстрелами, оставили глубокий след в генетической памяти народа. Но с другой стороны – много ли вы знаете российских немцев героев революции? Я лично таковых, исключая пары «чудаков» не припоминаю. А вот среди тех, кто защищал тогда Российское государство, пытаясь сохранить старые порядки и устои, они были. И это тоже характерная черта народа – стремиться решить проблему без крика и мордобоя, а если что и улучшать, то желательно без разрушений уже созданного.
Хотя, и здесь нужно быть честным, у российских немцев тоже встречаются «дети лейтенанта Шмидта», ярко и в подробностях любящие рассказать о страданиях, что перенесли, отстаивая народные интересы, и об ужасе, который они нагоняли на КГБ и ЦК КПСС. Знавал я нескольких. Например, даму, которую люди, наслушавшись её выступлений со сцены, иначе как «Солженицын российских немцев», и «наша мать Тереза» не называли.
Фамилию дамы оглашать не стану – женщина как никак, хотя внешне более смахивает на одесского биндюжника: фигурой, лицом, манерой двигаться. Так вот, любила она рассказывать, как, зажав под мышкой бутыль с бензином, в семьдесят каком-то году вышла на Красную площадь, и громко, чтобы было слышно, если не за Кремлевской стеной, то у Мавзолея объявила: «Если в ближайший три часа мне и членам моей семьи не будет оформлена виза на выезд в ФРГ, обливаю себя бензином и поджигаю!». Естественно, ее тут же окружили люди в штатском, естественно стали угрожать, умолять, сулить золотые горы и снова угрожать, но она была непреклонна.
А перед ГУМом и на Москворецком мосту, где в мае 1987 года на «Сессне» приземлится Матиас Руст, уже завошкотились западные журналисты. Об этом она скорее догадалась, чем увидела. А, догадавшись, поняла, что не одинока, и это её приободрило. Ну, а, кроме того, на миру, как известно даже смерть красна. Но, к счастью, она не умерла. Сквозь стену крутых плеч с торчащими надолбами голов с одинаковым выражением глаз и прямоугольными подбородками к ней протиснулся мужчинка в чёрном костюме, массово выпускаемых тогда «Большевичкой», несвежей белой рубашке и галстуке на резиночке. Молча извлек из портфеля бумагу, заверенную печатью, и со словами: «Ознакомьтесь и распишитесь», протянул ей.
Я, конечно, не вижу, но чувствую, как вы, прочтя это, напряглись и взволновались. Успокойтесь. Обмануть нашу героиню, чтоб упечь в психушку №1 имени Кащенко, а затем ликвидировать, кэгэбэшникам не удалось. Не на ту нарвались. Три секунды и содержимое бутылки уже стекало по платью на её широкой спине. Еще секунда и из сумочки извлечена плотная грелка, наполненная чем-то жидким, а в левой руке возник короб каминных спичек. Короче, Акопян[6], отдыхает. Ребята в штатском – тоже.
– Пусть сюда доставят моего мужа и двух дочерей, а заодно трёх ответственных сотрудников посольства ФРГ, – сказала дама. – Без них нам говорить не о чем.
– Так они ж в Молдавии… Вы ж там живете, – пробурчал один из штатских, заглядывая в шпаргалку, только что доставленную ему с площади Дзержинского, ныне Лубянской.
– Муж, дочери и мама моего мужа, – тихо, но очень внятно ответила героиня, – ожидают вас у входа в здание Центрального телеграфа.
– Но причём здесь мама вашего мужа?! – возвысил голос, по всей видимости, старшой «квадратных ребят».
– А притом, что хотя она и ни немка, но полетит с нами, – доставая для убедительности из короба две спички, сказала будущая мать Тереза.
– Разберёмся, – ответил старший, отступив на всякий случай, на пару шагов.
Ну а потом события развевались чётко по плану нашей героини. Привезли родственников, подъехали западные немцы, по виду тоже бойцы незримого фронта. Потом все вместе отправились в посольство ФРГ, а уж оттуда, с мгновенно выправленными бумагами – в Шереметево и Люфтганзой во Франкфурт на Майне. Причем, произошло это в год, когда немцев из СССР выпускали, в прямом смысле слова, «по штуке в день».
Если кто-то решит, что все это я придумал, то вынужден разочаровать. Эту историю фрау Солженицын несколько раз рассказывала на встречах с читателями, на которых презентовала свои книжки о загубленном детстве. И ей многие, особенно люди старшего поколения, проведшие жизнь на задворках державы безоговорочно верили. Ведь в книге, изданной на русском и немецком языках, описывалось то, чему они сами были свидетели: депортация, трудармия, комендатура, голод, издевательства, смерть близких, запрет на профессии… И потом её автор долгие годы работала на западногерманской радиостанции, была членом правления уважаемой организации российских немцев, издавала газету, которую потом, правда, продала человеку сомнительной судьбы и поведения. Но она говорила, что сделать это её вынудили, едва не под пытками, а еще подло обманули (денежно), но свой народ она не бросит. Никогда и ни за что. Не знаю, может быть, кто-то и поверил этим её россказням, но только не я. Что же касается угрозы самосожжения, то здесь наша героиня ещё больше загнула.
Начну с того, что Красная площадь в советское время охранялась строже и бдительнее иглы, на конце которой, как знаем с детства, находилась смерть, точнее ключ к смерти Кощея Безсмертного. Да, попытки совершить акт самосожжения на ней были, но все они чётко и практически незаметно для окружающих пресекались. Но ни одного российского немца среди решившихся на этот отчаянный шаг людей не было.
Хотя, нужно признать, что о своей акции на Красной площади наша героиня рассказывала всего пару раз и в аудитория специфических, т.е. как бы помягче выразиться… Короче излишне доверчивых и наивных. А в основном повествовала, как запугала молдавских чекистов, и вынудила разрешить ей уехать в начале 70-х в ФРГ, пообещав в противном случае отправиться в Москву и сжечь себя напротив Мавзолея.
Официальными сведениями о количестве немцев-правоборцев, т.е. отстаивающих права своего народа, я не располагаю, но, думаю, что было их никак не меньше нескольких сотен, а то и тысяч. Попытаюсь обосновать это свое предположение.
В феврале 1975 года Карагандинским областным судом «за систематическое распространение явно ложных сведений, порочащих советское государство и советский общественный строй», к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима был приговорен Эдуард Дайберт. На заседании суда было сказано, что «в беседах с коллегами по работе гражданин Дайберт утверждал, будто в СССР нет свободы слова, нет демократии и, якобы, ущемляются права советских граждан немецкой национальности».
Сегодня Эдуард Дайберт, который вначале добивался восстановления Автономной республики немцев Поволжья, а затем права свободного выезда немцев на историческую родину, за что и был осужден, живет в Бохуме. Так вот, многие годы он занимается поиском людей, которые также пострадали за то, что хотели уровнять свой народ в правах с другими народами, населяющими Советский Союз.
По сведениям Дайберта, подтвержденным Международным Обществом Прав Человека, штаб-квартира которого располагается во Франкфурте-на-Майне, всего, начиная с 1972 года, за решётку, по обвинению в «клевете на советский государственный и общественный строй» было отправлено 89 российских немцев. Но им наверняка учтены далеко не все осуждённые, тем более что добиваться права переезда в Германию российские немцы стали сразу же после установления дипломатических отношений между СССР и ФРГ в 1955 году. Тому есть документальные подтверждения, хранящиеся в моем архиве, например, уникальный сборник «Ре Патриа – Вольное слово», посвящённый немцам Советского Союза», выпущенный издательством «Посев» в 1975 году, материалы исследовательского отдела радио «Свобода», о жизни российских немцев за 1972, 1974 и другие годы.
Немало интересного и в архиве историка, доктора Виктора Кригера, в частности документы об аресте группы российских немцев в 1957 году только за то, что они направили письмо в газету «Правда» и посольство ФРГ в Москве с просьбой «разрешить им переезд в Германию в связи с тем, что республика на Волге скорее всего восстановлена не будет, а родной язык находится под запретом». Впрочем, не буду вдаваться в детали, т.к. д-р Кригер готовит книгу, посвящённую этому фрагменту истории российских немцев. Но об одном скажу – кроме суда и тюремного заключения в СССР существовал и такой вид изощренных преследований «неверно мыслящих», как заключение на пятнадцать суток, проработка в трудовых коллективах, товарищеские суды, давление на родственников, детей, приглашение для «разъяснительных бесед» в прокуратуру, местное отделение КГБ и т.п.
Сколько немцев прошло этот, если не ад, то уж наверняка «предбанник ада»? Десять тысяч? Сто? Не знаю.
А можно ли всех их на этом основании считать диссидентами? Конечно, нет. И вообще диссидентство в чистом, если можно так выразиться виде, не свойственно российским немцам. Чем объяснить этот феномен? Может особой ментальностью, т.е. законопослушностью? А может нежеланием конфликтовать с властями из опасения снова оказаться за лагерной колючкой? Ведь что ни говорите, но две мощные зачистки, проведенные в ХХ веке, с полной конфискацией имущества, тотальным поражением в правах, арестами, издевательствами, расстрелами, оставили глубокий след в генетической памяти народа. Но с другой стороны – много ли вы знаете российских немцев героев революции? Я лично таковых, исключая пары «чудаков» не припоминаю. А вот среди тех, кто защищал тогда Российское государство, пытаясь сохранить старые порядки и устои, они были. И это тоже характерная черта народа – стремиться решить проблему без крика и мордобоя, а если что и улучшать, то желательно без разрушений уже созданного.
Хотя, и здесь нужно быть честным, у российских немцев тоже встречаются «дети лейтенанта Шмидта», ярко и в подробностях любящие рассказать о страданиях, что перенесли, отстаивая народные интересы, и об ужасе, который они нагоняли на КГБ и ЦК КПСС. Знавал я нескольких. Например, даму, которую люди, наслушавшись её выступлений со сцены, иначе как «Солженицын российских немцев», и «наша мать Тереза» не называли.
Фамилию дамы оглашать не стану – женщина как никак, хотя внешне более смахивает на одесского биндюжника: фигурой, лицом, манерой двигаться. Так вот, любила она рассказывать, как, зажав под мышкой бутыль с бензином, в семьдесят каком-то году вышла на Красную площадь, и громко, чтобы было слышно, если не за Кремлевской стеной, то у Мавзолея объявила: «Если в ближайший три часа мне и членам моей семьи не будет оформлена виза на выезд в ФРГ, обливаю себя бензином и поджигаю!». Естественно, ее тут же окружили люди в штатском, естественно стали угрожать, умолять, сулить золотые горы и снова угрожать, но она была непреклонна.
А перед ГУМом и на Москворецком мосту, где в мае 1987 года на «Сессне» приземлится Матиас Руст, уже завошкотились западные журналисты. Об этом она скорее догадалась, чем увидела. А, догадавшись, поняла, что не одинока, и это её приободрило. Ну, а, кроме того, на миру, как известно даже смерть красна. Но, к счастью, она не умерла. Сквозь стену крутых плеч с торчащими надолбами голов с одинаковым выражением глаз и прямоугольными подбородками к ней протиснулся мужчинка в чёрном костюме, массово выпускаемых тогда «Большевичкой», несвежей белой рубашке и галстуке на резиночке. Молча извлек из портфеля бумагу, заверенную печатью, и со словами: «Ознакомьтесь и распишитесь», протянул ей.
Я, конечно, не вижу, но чувствую, как вы, прочтя это, напряглись и взволновались. Успокойтесь. Обмануть нашу героиню, чтоб упечь в психушку №1 имени Кащенко, а затем ликвидировать, кэгэбэшникам не удалось. Не на ту нарвались. Три секунды и содержимое бутылки уже стекало по платью на её широкой спине. Еще секунда и из сумочки извлечена плотная грелка, наполненная чем-то жидким, а в левой руке возник короб каминных спичек. Короче, Акопян[6], отдыхает. Ребята в штатском – тоже.
– Пусть сюда доставят моего мужа и двух дочерей, а заодно трёх ответственных сотрудников посольства ФРГ, – сказала дама. – Без них нам говорить не о чем.
– Так они ж в Молдавии… Вы ж там живете, – пробурчал один из штатских, заглядывая в шпаргалку, только что доставленную ему с площади Дзержинского, ныне Лубянской.
– Муж, дочери и мама моего мужа, – тихо, но очень внятно ответила героиня, – ожидают вас у входа в здание Центрального телеграфа.
– Но причём здесь мама вашего мужа?! – возвысил голос, по всей видимости, старшой «квадратных ребят».
– А притом, что хотя она и ни немка, но полетит с нами, – доставая для убедительности из короба две спички, сказала будущая мать Тереза.
– Разберёмся, – ответил старший, отступив на всякий случай, на пару шагов.
Ну а потом события развевались чётко по плану нашей героини. Привезли родственников, подъехали западные немцы, по виду тоже бойцы незримого фронта. Потом все вместе отправились в посольство ФРГ, а уж оттуда, с мгновенно выправленными бумагами – в Шереметево и Люфтганзой во Франкфурт на Майне. Причем, произошло это в год, когда немцев из СССР выпускали, в прямом смысле слова, «по штуке в день».
Если кто-то решит, что все это я придумал, то вынужден разочаровать. Эту историю фрау Солженицын несколько раз рассказывала на встречах с читателями, на которых презентовала свои книжки о загубленном детстве. И ей многие, особенно люди старшего поколения, проведшие жизнь на задворках державы безоговорочно верили. Ведь в книге, изданной на русском и немецком языках, описывалось то, чему они сами были свидетели: депортация, трудармия, комендатура, голод, издевательства, смерть близких, запрет на профессии… И потом её автор долгие годы работала на западногерманской радиостанции, была членом правления уважаемой организации российских немцев, издавала газету, которую потом, правда, продала человеку сомнительной судьбы и поведения. Но она говорила, что сделать это её вынудили, едва не под пытками, а еще подло обманули (денежно), но свой народ она не бросит. Никогда и ни за что. Не знаю, может быть, кто-то и поверил этим её россказням, но только не я. Что же касается угрозы самосожжения, то здесь наша героиня ещё больше загнула.
Начну с того, что Красная площадь в советское время охранялась строже и бдительнее иглы, на конце которой, как знаем с детства, находилась смерть, точнее ключ к смерти Кощея Безсмертного. Да, попытки совершить акт самосожжения на ней были, но все они чётко и практически незаметно для окружающих пресекались. Но ни одного российского немца среди решившихся на этот отчаянный шаг людей не было.
Хотя, нужно признать, что о своей акции на Красной площади наша героиня рассказывала всего пару раз и в аудитория специфических, т.е. как бы помягче выразиться… Короче излишне доверчивых и наивных. А в основном повествовала, как запугала молдавских чекистов, и вынудила разрешить ей уехать в начале 70-х в ФРГ, пообещав в противном случае отправиться в Москву и сжечь себя напротив Мавзолея.
И что примечательно, они испугались и отпустили её не то с украинским, не то молдавским мужем, его совсем не немецкой мамой и двумя дочками. Бабушки, обожавшие посещать встречи несгибаемой борчихи с читателями, ей верили. Или кто-то делал вид, что верит. А вот я не верю, т.к. жил в то время и знаю, что если нечто подобное было тогда только задумано, то в лучшем случае она моментально сменила унылую Молдавию, на солнечный Магадан или радостный Норильск. Ну а то, что случилось бы в худшем даже представить страшно. Вспомним семью музыкантов Овечкиных. Впрочем, подробно это описано Александром Солженицыным, Леонидом Бородиным, Александром Некричем, другими уважаемыми авторами.
Ну а завершилась эта история как-то по-английски. Дама, что грозила превратить себя в живой факел и кучку пепла, спустя 35 с лишним лет сладкой и сытой жизни в Германии вдруг всё бросила и незаметно уехала с мужем в Болгарию. Почему? Говорят, выяснилось, будто её супруг был здесь кем-то вроде подмастерьем современного Штирлица, а она исполняла роль младшей внучки знаменитой радистки Кэт. Но давно. Теперь они пенсионеры и вреда от них никакого. Ещё говорят, что местные специалисты прослушки и подглядки встретились с российскими коллегами, выявившими у себя такую же, но германскую пару. Потолковали и согласились на ничью, но с условием, что из страны – вон. Может быть, шутят? Может все придумали? Не знаю.
Впрочем, рыцари плаща и кинжала, а также явные и мнимые Маты Хари, к Мюнхенской конференции прямого отношения не имели. В основном на ней говорили о демократических ценностях и прошлых диссидентских муках-чаяниях, ни словом не обмолвившись о нынешнем положении этих самых «узников совести» и «борцов с тоталитаризмом». А ведь, согласитесь, интересно было бы узнать, чем все они теперь заняты, где живут, против кого дружат?
Перебирая в памяти имена правозащитников, сотрудничавших или штатно работавших на «Свободе», могу сказать, не претендуя, естественно, на абсолютную точность, что домой возвратились, дабы продолжить политическую деятельность, двое – бывший руководитель армянской редакции радио, а заодно лидер европейского отделения партии «Дашнакцутюн» Эдуард Оганесян, и – на Украину – сотрудник русской редакции Владимир Малинкович. И всё!
Ну, а если говорить в целом о диссидентах, то к названным можно прибавить философа и публициста Александра Зиновьева (умер в 2006г.), писателей Александра Солженицына (умер в 2008г.), Владимира Максимова (умер в 1995 г.), Михаила Назарова, публициста Кронида Любарского (утонул в 1996г.), возвратившихся в Россию, политиков Ярославу Стецко (умерла в 2003г.), Надежду Светличную, Андрея Гайдамака и Валентина Мороза – на Украину. А остальные? Остальные, а их никак не меньше сотни, остались. Почему? Чем отпугивают их обретшие независимость родные пенаты, тем более что о своем прежнем диссидентстве все они говорят с гордостью, продолжая по привычке клясть… имперские устремления России?
Ну а завершилась эта история как-то по-английски. Дама, что грозила превратить себя в живой факел и кучку пепла, спустя 35 с лишним лет сладкой и сытой жизни в Германии вдруг всё бросила и незаметно уехала с мужем в Болгарию. Почему? Говорят, выяснилось, будто её супруг был здесь кем-то вроде подмастерьем современного Штирлица, а она исполняла роль младшей внучки знаменитой радистки Кэт. Но давно. Теперь они пенсионеры и вреда от них никакого. Ещё говорят, что местные специалисты прослушки и подглядки встретились с российскими коллегами, выявившими у себя такую же, но германскую пару. Потолковали и согласились на ничью, но с условием, что из страны – вон. Может быть, шутят? Может все придумали? Не знаю.
Впрочем, рыцари плаща и кинжала, а также явные и мнимые Маты Хари, к Мюнхенской конференции прямого отношения не имели. В основном на ней говорили о демократических ценностях и прошлых диссидентских муках-чаяниях, ни словом не обмолвившись о нынешнем положении этих самых «узников совести» и «борцов с тоталитаризмом». А ведь, согласитесь, интересно было бы узнать, чем все они теперь заняты, где живут, против кого дружат?
Перебирая в памяти имена правозащитников, сотрудничавших или штатно работавших на «Свободе», могу сказать, не претендуя, естественно, на абсолютную точность, что домой возвратились, дабы продолжить политическую деятельность, двое – бывший руководитель армянской редакции радио, а заодно лидер европейского отделения партии «Дашнакцутюн» Эдуард Оганесян, и – на Украину – сотрудник русской редакции Владимир Малинкович. И всё!
Ну, а если говорить в целом о диссидентах, то к названным можно прибавить философа и публициста Александра Зиновьева (умер в 2006г.), писателей Александра Солженицына (умер в 2008г.), Владимира Максимова (умер в 1995 г.), Михаила Назарова, публициста Кронида Любарского (утонул в 1996г.), возвратившихся в Россию, политиков Ярославу Стецко (умерла в 2003г.), Надежду Светличную, Андрея Гайдамака и Валентина Мороза – на Украину. А остальные? Остальные, а их никак не меньше сотни, остались. Почему? Чем отпугивают их обретшие независимость родные пенаты, тем более что о своем прежнем диссидентстве все они говорят с гордостью, продолжая по привычке клясть… имперские устремления России?
Разве этот вопрос не мог стать если не предметом обсуждения, то хотя бы доклада на мюнхенском коллоквиуме? Но не стал.
Размышляя о судьбах диссидентского движения в России и на Западе, я неожиданно, по крайней мере, для себя, пришел к выводу, что российская его часть достаточно мягко и неназойливо трансформировалась в так называемых либералов-правозащитников. Но вот суть их деятельности, а также источники финансирования остались прежними. Процитирую писателя Андрея Мальгина, о котором небезызвестная Валерия Новодворская с материнской гордостью сказала: «Андрей Мальгин – весёлый и дерзкий мальчишка, который любит разорять тоталитарные птичьи гнезда[7]».
В романе «Советник президента» Мальгин, рассказывая о нравах и сути некоторых «матёрых диссидентов» в частности, пишет: «Покойная Галина Васильевна Старовойтова успела пристроить сына в Англии, да и сама в последние годы бывала в России только наездами. Сергей Адамович Ковалев распределил своё многочисленное семейство поровну между США и Канадой. Сергей Борисович Станкевич обзавёлся бизнесом в вошедшей в Европейское содружество Польше, проживает там семьей и в ус не дует, заодно представляя интересы крупнейших российских компаний, хотя мог бы жить в Москве – в бывшей квартире сталинского секретаря Поскребышева, которую он успел приватизировать в краткую пору работы в Моссовете. Был такой, если помните, инвалид Илья Заславский, председатель Октябрьского райсовета. Как-то с супругой Аллой он отправился на лекции в Штаты, да так и не вернулся, осел с женой и ребенком в городе Сан-Диего. Алла перед отъездом, когда уже виза была в кармане, зачем-то избралась в депутаты Московской городской думы, но ни на одном заседании на протяжении всего своего четырехлетнего депутатского срока, так и не появлялась». И далее Андрей Мальгин продолжает: «Да что там далеко ходить. Даже Анька Бербер (за этим псевдонимом легко угадывается широко известная в московских правозащитных кругах журналистка Анна Гербер – А.Ф.) обезпечила своего великовозрастного сынка полноценным израильским гражданством, хотя и жил он по большей части в Москве, снимал документальное кино. Наверняка и внук её имел израильские документы[8]».
Но не подумайте, пожалуйста, что сам Мальгин обделён вышеперечисленными правозащитными благами и привилегиями. Вот цитата из дневника ректора московского литинститута Сергея Есина, опубликованного в журнале «Наш современник» в 2000 году: «Вечером за мной заехал и повез на дачу Андрей Мальгин. Я уже традиционно смотрю его новую дачу – третью – и по этим крохам представляемой мне действительности изучаю новую жизнь… В «Мерседесе» нет шума, потому что в окнах сильнейшие стеклопакеты. Машина не покатиться с горки, потому что включится один из восьми её компьютеров и включит тормоза. При парковке компьютер не даст коснуться другой машины… На первом конном заводе у Андрея стоит своя лошадь, на которой ездит его ребенок, потому новую его дачу не описываю… Андрей Мальгин решил строить у себя на последнем этаже дома зал-библиотеку в два этажа…»
Примерно то же самое можно сказать и о безспорном большинстве, если не обо всех, нынешних российских правозащитниках, прославляющихся на ниве надругательств и поношений христианских святынь, своей Родины и всячески противящихся сближению России с европейскими странами, прежде всего с Германией и Францией. На вопрос «Почему они так поступают?» хорошо ответил в далеком 1967 году один из гуру диссидентов упоминавшийся выше Александр Галич, умудрявшийся, как мы знаем, одновременно сочинять ура-патриотические комсомольские и антисоветские лагерные песни. В беседе с писателем Юрием Андреевым на недоуменный вопрос «Как же так можно?» – Галич с улыбкой пояснил: «Так ведь жить-то надо!».
Впрочем, эти его слова вполне могли бы принадлежать Владимиру Войновичу, Булату Окуджаве, Анатолию Приставкину, Владимиру Познеру… А разве последний генсек КПСС Михаил Горбачев, его верный подельник секретарь ЦК КПСС и член Политбюро Александр Яковлев, первый секретарь ЦК Компартии Грузии, а впоследствии член Политбюро и министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе, борец с привилегиями Борис Ельцин и т.д. и т.п. другие? Вот уж воистину – каков поп (в нашем случае «верные ленинцы»), таков и приход.
Кстати, о религии и демократических ценностях. Незадолго перед смертью в феврале 1995 года ещё один маэстро европейского диссидентства поэт Иосиф Бродский в беседе с польским писателем Адамом Михником, опубликованной в выходящей в Варшаве «Газете Выборча» заявил: «В моих взглядах присутствует истинный абсолютизм. А если говорить о религии, то, формируя для себя понятие верховного существа, я бы сказал, что Бог есть насилие. Ведь именно таков Бог Ветхого завета»[9]. Но если Богом Бродского действительно являлось насилие, то непонятно почему он так возмущался, когда в 1964 году, его, осудив, как тунеядца, отправили из Ленинграда, где он жил, в Архангельскую область. Кстати, пробыл там он вместо пяти лет, к которым его приговорили, менее года. Может быть, это его раздосадовало?
Размышляя о неожиданных зигзагах диссидентских судеб, я вспомнил о скандале, произошедшем в 2005 году на так любимом ими радио «Свобода», и почему-то оставшемся незамеченным широкой общественностью.
На этой радиостанции, субсидируемой раньше щедро, а теперь не очень, американским Конгрессом, в очередной раз сменилось руководство.
Прибывшее в Прагу из Вашингтона новое начальство первым делом, как водится, решило устроить смотр рядов интербригады своих пропагандистов, разослав им анкету-вопросник. Те, естественно, её заполнили. Но при этом несколько сотрудников русской службы совершенно забыли, ч�
Мюнхен
Размышляя о судьбах диссидентского движения в России и на Западе, я неожиданно, по крайней мере, для себя, пришел к выводу, что российская его часть достаточно мягко и неназойливо трансформировалась в так называемых либералов-правозащитников. Но вот суть их деятельности, а также источники финансирования остались прежними. Процитирую писателя Андрея Мальгина, о котором небезызвестная Валерия Новодворская с материнской гордостью сказала: «Андрей Мальгин – весёлый и дерзкий мальчишка, который любит разорять тоталитарные птичьи гнезда[7]».
В романе «Советник президента» Мальгин, рассказывая о нравах и сути некоторых «матёрых диссидентов» в частности, пишет: «Покойная Галина Васильевна Старовойтова успела пристроить сына в Англии, да и сама в последние годы бывала в России только наездами. Сергей Адамович Ковалев распределил своё многочисленное семейство поровну между США и Канадой. Сергей Борисович Станкевич обзавёлся бизнесом в вошедшей в Европейское содружество Польше, проживает там семьей и в ус не дует, заодно представляя интересы крупнейших российских компаний, хотя мог бы жить в Москве – в бывшей квартире сталинского секретаря Поскребышева, которую он успел приватизировать в краткую пору работы в Моссовете. Был такой, если помните, инвалид Илья Заславский, председатель Октябрьского райсовета. Как-то с супругой Аллой он отправился на лекции в Штаты, да так и не вернулся, осел с женой и ребенком в городе Сан-Диего. Алла перед отъездом, когда уже виза была в кармане, зачем-то избралась в депутаты Московской городской думы, но ни на одном заседании на протяжении всего своего четырехлетнего депутатского срока, так и не появлялась». И далее Андрей Мальгин продолжает: «Да что там далеко ходить. Даже Анька Бербер (за этим псевдонимом легко угадывается широко известная в московских правозащитных кругах журналистка Анна Гербер – А.Ф.) обезпечила своего великовозрастного сынка полноценным израильским гражданством, хотя и жил он по большей части в Москве, снимал документальное кино. Наверняка и внук её имел израильские документы[8]».
Но не подумайте, пожалуйста, что сам Мальгин обделён вышеперечисленными правозащитными благами и привилегиями. Вот цитата из дневника ректора московского литинститута Сергея Есина, опубликованного в журнале «Наш современник» в 2000 году: «Вечером за мной заехал и повез на дачу Андрей Мальгин. Я уже традиционно смотрю его новую дачу – третью – и по этим крохам представляемой мне действительности изучаю новую жизнь… В «Мерседесе» нет шума, потому что в окнах сильнейшие стеклопакеты. Машина не покатиться с горки, потому что включится один из восьми её компьютеров и включит тормоза. При парковке компьютер не даст коснуться другой машины… На первом конном заводе у Андрея стоит своя лошадь, на которой ездит его ребенок, потому новую его дачу не описываю… Андрей Мальгин решил строить у себя на последнем этаже дома зал-библиотеку в два этажа…»
Примерно то же самое можно сказать и о безспорном большинстве, если не обо всех, нынешних российских правозащитниках, прославляющихся на ниве надругательств и поношений христианских святынь, своей Родины и всячески противящихся сближению России с европейскими странами, прежде всего с Германией и Францией. На вопрос «Почему они так поступают?» хорошо ответил в далеком 1967 году один из гуру диссидентов упоминавшийся выше Александр Галич, умудрявшийся, как мы знаем, одновременно сочинять ура-патриотические комсомольские и антисоветские лагерные песни. В беседе с писателем Юрием Андреевым на недоуменный вопрос «Как же так можно?» – Галич с улыбкой пояснил: «Так ведь жить-то надо!».
Впрочем, эти его слова вполне могли бы принадлежать Владимиру Войновичу, Булату Окуджаве, Анатолию Приставкину, Владимиру Познеру… А разве последний генсек КПСС Михаил Горбачев, его верный подельник секретарь ЦК КПСС и член Политбюро Александр Яковлев, первый секретарь ЦК Компартии Грузии, а впоследствии член Политбюро и министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе, борец с привилегиями Борис Ельцин и т.д. и т.п. другие? Вот уж воистину – каков поп (в нашем случае «верные ленинцы»), таков и приход.
Кстати, о религии и демократических ценностях. Незадолго перед смертью в феврале 1995 года ещё один маэстро европейского диссидентства поэт Иосиф Бродский в беседе с польским писателем Адамом Михником, опубликованной в выходящей в Варшаве «Газете Выборча» заявил: «В моих взглядах присутствует истинный абсолютизм. А если говорить о религии, то, формируя для себя понятие верховного существа, я бы сказал, что Бог есть насилие. Ведь именно таков Бог Ветхого завета»[9]. Но если Богом Бродского действительно являлось насилие, то непонятно почему он так возмущался, когда в 1964 году, его, осудив, как тунеядца, отправили из Ленинграда, где он жил, в Архангельскую область. Кстати, пробыл там он вместо пяти лет, к которым его приговорили, менее года. Может быть, это его раздосадовало?
Размышляя о неожиданных зигзагах диссидентских судеб, я вспомнил о скандале, произошедшем в 2005 году на так любимом ими радио «Свобода», и почему-то оставшемся незамеченным широкой общественностью.
На этой радиостанции, субсидируемой раньше щедро, а теперь не очень, американским Конгрессом, в очередной раз сменилось руководство.
Прибывшее в Прагу из Вашингтона новое начальство первым делом, как водится, решило устроить смотр рядов интербригады своих пропагандистов, разослав им анкету-вопросник. Те, естественно, её заполнили. Но при этом несколько сотрудников русской службы совершенно забыли, ч�
Мюнхен
No comments:
Post a Comment