Зарегистрирован: 26 окт 2009, 21:40
Сообщений: 219
УЛИЦА ИМЕНИ БАТЫЯ
«Надя, как Кедров играет! Ах, как он играет!»
Ленин – Крупской
«Что может быть противоестественнее улицы имени карателя Кедрова в Архангельске? Разве что проспект Батыя в Рязани...» «Архангельск», 30 января 1992 года
А почему бы не назвать одну из улиц улицей Батыя? Что здесь такого? В Ярославле много таких улиц. Улица Нахимсона, улица Закгейма, улица Свердлова, даже есть улица имени «Злобного Карлика» - Урицкого. И все хорошо. Все спокойны и очень даже довольны. Есть в Ярославле и улица Кедрова.
Михаил Сергеевич Кедров происходил из старой русской дворянской семьи, род которой был записан в 6-й книге русского дворянства. Обычная дворянская семьи, которых на Руси много, разве что прабабка нашего героя была певицей-цыганкой, которую увел из табора прадед-офицер. Отец Михаила был состоятельным московским нотариусом, что позволило будущему грозному чекисту красиво жить и получить прекрасное образование. Правда, не все так безоблачно было в их семье. Старшим братом Михаила, хорошим скрипачом, овладело сумасшествие, и он умер душевнобольным в костромской психиатрической лечебнице. Скорее всего, это было наследственным явлением в их семье: нашему герою, прославленному чекисту, уже в советское время также пришлось побывать в аналогичном заведении. Ну, а до этого, до советского периода, признаки наследственной болезни проявлялись у Михаила только в том, что можно было объяснить странностями характера.
Прежде всего, главной такой странностью у молодого Кедрова была невероятная его жадность. Кедров, богатый человек, как новый Плюшкин, был готов уморить голодом своих детей, проводя на них научные медицинские эксперименты, заключавшиеся в том, что он почти лишал их пищи. Он настолько точно распределял среди них количество калорий, что бедные дети плакали и кричали, а жена умоляла его друзей повлиять на своего мужа, чтобы он прекратил свои научные опыты. Дурная наследственность перешла и к его сыну Игорю.
Повлияла ли предрасположенность к сумасшествию на жизненный выбор Михаила или же он сам, еще в трезвом рассудке выбрал путь революции, уже не определить. Как бы то ни было, Кедров неожиданно примкнул к большевикам.
В 1897 году юный Кедров поступает на юридический факультет Московского университета, одновременно слушает лекции в Лазаревском институте восточных языков и усиленно занимается музыкой. Как видите, человек весьма одаренный. Но уже через два года за участие в студенческих демонстрациях он исключен из университета. Кедров для продолжения образования едет в Ярославль, где поступает в Демидовский юридический лицей. Его имя до сих пор с гордостью вспоминают в стенах Ярославского Демидовского госуниверситета.
В Ярославле, как пишет Роман Гуль в книге «Дзержинский», Кедров появился в великолепно сшитом мундире, при шпаге, - красивый студент-белоподкладочник. Вскоре он вступает в РСДРП, примыкая к группе большевиков. В 1904 году участвует в подкопе в Таганскую тюрьму для устройства побега Николая Баумана. А в годы первой русской революции Михаил занимается вооружением рабочих дружин, сам изготавливает оболочки для метательных бомб.
В это время «удачно» умирает отец, оставив сыну наследство в сто тысяч рублей золотом. Удивительно, но часть его Кедров передает РСДРП. Был ли он действительно патологически жадным, готовым уморить голодом своих детей или же это была отнюдь не жадность, а научный эксперимент, поставленный над собственными детьми? Или все-таки скупость, но дело революции, вооруженная борьба, вкус крови превысил даже пределы его жадности?
В 1906 году он уже в Петербурге, где на деньги от наследства основывает книжное издательство «Зерно», где на фоне безобидной литературы, печатает листовки и даже приступает к изданию собрания сочинений В. И. Ленина. Но типография разгромлена, а сам он попадает в тюрьму.
В 1912 году Кедров уезжает за границу в Швейцарию, где часто встречается с Лениным, очаровывая его виртуозной игрой на рояле. Так и веет от этой картины романтикой, настоящей интеллигентностью и благородством. Но, как писал Варлам Шаламов, Кедров, «врач, учившийся в Брюсселе, где учат не только лечебным знаниям, но и гуманизму, музыкант, окончивший консерваторию по классу рояля, сам вдохновенный пианист, развлекавший Ленина глубочайшим исполнением бетховенской "Аппассионаты" еще на швейцарских вечеринках. Кость от кости, плоть от плоти московской интеллигенции. Именно Кедров заставил меня думать, что все это не облагораживает».
В Швейцарии Кедров слушает лекции по медицине в Бернском и Лозаннском университете. А в 1916 году возвращается в Россию. Весной 1917 года он уже в Петрограде. К тому времени Кедров, по мнению Р. Гуля, был, вероятно, уже совсем психически-больным человеком. «Тем не менее, - продолжает Гуль, - или может быть именно поэтому, он стал одним из высших чиновников террора в ведомстве Дзержинского. Здесь М. Кедрову принадлежит введение пресловутых "семи категорий", на которые делились все арестованные: седьмая категория означала немедленный расстрел, шестая - смертники второй очереди, пятая - третьей. Так же аккуратно, как он делил "порции" меж детьми, Кедров делил теперь арестованных перед расстрелом».
Сразу же после взятия большевиками власти Кедров становится членом коллегии Наркомата по военным делам, но раскрылся он по-настоящему у Дзержинского, который к нему благоволил. В сентябре 1918 года, сразу же после убийства Урицкого, Кедров возглавляет Военный отдел ВЧК, а с января 1919 года - Особый отдел ВЧК. В марте того же года идет на очередное повышение, становясь членом коллегии ВЧК, оставаясь начальником Особого отдела.
Работу Кедрова в ЧК прекрасно характеризует генерал ФСБ А. А. Зданович: «Изучение практических действий Кедрова на посту Председателя Особого отдела ВЧК показывает, что он не создал боеспособного органа, не внес своего вклада в решение сложных оперативных вопросов. Подражая Льву Троцкому, он основное время проводил в купе бронепоезда, на котором курсировал по фронтам. Расстрелы - вот на что он уповал» (Из предисловия к книге С. С. Турло и И. П. Залдат «Шпионаж»).
Добавлю: особенно увлекался Кедров расстрелами детей. Маленькие гимназисты были его страстью. С поездок по фронтам Кедров привозил большое количество малолетних шпионов 8-14 лет, которых, руководствуясь пролетарской необходимостью, расстреливали в подвалах ЧК. А многих из числа «юного отродья буржуазных семей» Кедров просто расстреливал на месте. Такое, кстати, в те годы практиковалась довольно часто. Так, в Москве свирепствовал изощренный садист некто Орлов (то ли фамилия, то ли псевдоним), который расстрелял несколько тысяч мальчиков, которых он вытаскивал из домов и ловил на улицах. В Рыбинске зверствовала чекистка «товарищ Зина», в Ярославле гимназистов определяли по форменным фуражкам, а когда их перестали носить, вычисляли по прическе, осматривая волосы и выискивая рубчик от фуражки, а найдя таких – расстреливали.
Таким образом, выполнялось указание Льва Троцкого: «У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти». Из детей-гимназистов, как вы прекрасно понимаете, вполне могли вырасти возможные враги новой власти.
Вот и соратник Кедрова по ВЧК М. Лацис четко объяснял: «Не ищите в человеке вины. Первый вопрос, который вы должны ему поставить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора. Мы не наказываем, мы уничтожаем».
Особенно «удачно» биологический родственник маркиза де Сада (так характеризует Кедрова Роман Гуль) поработал на севере России – в Архангельске и Вологде, где он развернул красный террор с особым размахом.
На север Кедров приезжал несколько раз. Еще «в мае 1918 года во главе Советской ревизии с мандатом В. И. Ленина» он «прибыл в Архангельск и провел здесь большую работу по укреплению Советской власти и организации обороны края. В первый период борьбы с интервентами и белогвардейцами командовал Северо-Восточным участком завесы» (Из «Очерков истории Архангельской организации КПСС»). Но несмотря на большую работу, Архангельск был захвачен интервентами.
Более «успешной» была командировка 1919-20 годов. Тогда вслед за эвакуацией войск союзников красные войска зимой вошли в Архангельск. Почти все брошенные союзниками войска белогвардейцев попали в плен – а это более 20 тысяч человек. Из полутора тысяч офицеров, пытавшихся уйти в Мурманск, более 800 были расстреляны почти сразу. Другим «повезло» больше – их убивали в лагерях. «В Архангельске Михаил Кедров, собрав 1200 офицеров, сажает их на баржу вблизи Холмогор и затем по ним открывают огонь из пулеметов» («Воля России», 1920 г., №14).
Шли массовые чистки и среди гражданского населения, в первую очередь тех людей, кто запятнал себя сотрудничеством с интервентами, а также среди интеллигенции и крестьян, которые на севере в основном сочувствовали белым. Не мог обойти Кедров и свой «любимый» контингент – детей. «По свидетельствам очевидцев, было много расстрелов мальчиков и девочек 12–16 лет» (В. Шамбаров. «Государство и революции»).
В концлагере близ Холмогор, по утверждению члена Учредительного собрания, руководителя антикоммунистического движения в Архангельске С. С. Маслова, осенью 1920 года было расстреляно свыше трех тысяч офицеров, большинство которых были офицерами Кубанской армии, сдавшейся большевикам в 1920 году на условии сохранения жизни всем сдавшимся. (С. С. Маслов. «Россия после четырех лет революции», Париж, 1922 г.).
Очень старалась и новая жена Кедрова – Ревекка Пластинина, которая лично расстреляла 87 офицеров и 33 гражданских лица, «потопила баржу с 500 беженцами и солдатами, учинила расправу в Соловецком монастыре, после которой в сети рыбаков попадались трупы утопленных монахов. И даже когда была прислана комиссия из Москвы под руководством палача Эйдука и увезла некоторых арестованных для допросов в ВЧК, она добилась, чтобы их вернули, и уничтожила» (В. Шамбаров, там же).
Роман Гуль писал о высокообразованном интеллигенте Кедрове: «Хорошо знающий историю Кедров пародировал нантские убийства». Напомню историю из времен Французской революции. Революционная рота Марата сажала приговоренных к смертной казни на барки и топила их на середине реки. Когда барок стало не хватать, тогда врагов революции попросту сталкивали в воду со связанными руками. Матери пытались хотя бы спасти детей. «Это волчата, – отвечала рота Марата, – из них вырастут волки». Как это напоминает большевистских вождей!
О Кедрове писал и Варлам Шаламов. «Конечно, я видел знаменитый вагон Кедрова, стоявший на запасном пути у вокзала, где Кедров творил суд и расправу. Я не видел лично расстрелов, сам в кедровских подвалах не сидел. Но весь город дышал тяжело. Его горло было сдавлено» (В. Шаламов. «Четвертая Вологда»). А П. Н. Милюков, лидер партии кадетов и известный историк, писал о «деятельности» М. Кедрова в Архангельске: «Более 2 тысяч расстреляно в Архангельске после ухода английских войск...» (П. Н. Милюков. «Россия на переломе. Большевистский период русской революции», Париж, 1927 г.). Однако по позднейшему расследованию – здесь погибло до 8 тысяч человек.
Но ведь был и белый террор. О нем тоже следует напомнить. Цифра в 8 тысяч расстрелянных звучит в обвинениях и у противоположной стороны. Процитирую И. А. Козлова и В. С. Шломина («Краснознаменный Северный флот», Воениздат, 1983 год). «Во всем Северном крае интервенты объявили военное положение, ввели военно-полевые суды. Функции карателей выполняли американские войска. В тюрьмы Архангельска, Мурманска, Печенги, Иоканьги были заточены свыше 50 тыс. советских граждан из 400 тыс. населения края. Интервенты и белогвардейцы расстреляли многих активных борцов за Советскую власть. Только через архангельскую губернскую тюрьму прошло 38 тыс. арестованных, из них 8 тыс. были расстреляны, 1020 умерли от голода, холода и эпидемий».
Белый террор, безусловно, был, но насколько можно верить советской пропаганде? Уж больно зловещие даются утверждения. А есть ли доказательства этих цифр? Как всегда, в советское время вся информация была в закрытых хранилищах. Да и насколько однобоко подана информация? Достаточно привести всего одну фразу из этой работы: «В июне 1918 г. Совнарком прислал в Архангельск правительственную комиссию во главе с испытанным большевиком М. С. Кедровым». Испытанный большевик Кедров…
Вера в приведенные цифры сразу пропадает. Что же, когда нет веры, тогда вступает в действие логика. Обратимся за помощью к книге, изданной в 1939 году в Архангельске – «Интервенция на советском севере. 1918-1920гг». Вот отрывок из текста воспоминаний большевика Г. И. Поскакухика «Восстание и побег каторжан».
«На всю жизнь запомнилось, как интервенты и белогвардейцы формировали из среды заключенных губернской тюрьмы так называемый Дайеровский полк. Это было в первых числах января 1919 года.
"Завербовано" было таким порядком около 180 человек. "Завербованным" объявили, что они мобилизованы. Ошеломленный всей этой процедурой, я вышел из строя и обратился с вопросом к начальнику тюрьмы:
- Зачем меня вывели? Доложите переводчикам, что со мной вышло недоразумение...
Начальник растерялся, не зная, кому передать мое заявление; но переводчики догадались. Они подозвали меня к генеральской свите. Те спрашивают:
- Чего вы от нас хотите?
Отвечаю:
- Известно ли вам, что я бывший комиссар Архангельской пехотной дивизии Красной армии? Знаете ли вы, что комиссары беспартийными не бывают? А вы мобилизовали меня в ряды вашей армии. Очевидно здесь произошло недоразумение...
Переводчики засуетились. Получаю ответ: для них не важно, кем был я в Красной армии, а важно, чтобы я дал слово служить в белой армии "верой и правдой", и мне все будет прощено.
Отвечаю:
- Согласия на службу в белой армии я не давал и не даю. Против своих товарищей, сражающихся в Рабоче-Крестьянской Красной Армии, не пойду. Тем более что мои сыновья служат в Красной армии и сражаются против контрреволюции. Поэтому от службы в белой армии я категорически отказываюсь.
Эти слова мои взбесили генеральскую свору.
- О, да! Нам такой сволочи не надо! - услышал я.
Меня вывели из рядов "мобилизованных". Начальник тюрьмы сказал:
- Тебе, собака, придется сгнить в тюрьме.
- Может быть, - отвечаю, - и придется сгнить в тюрьме, но до конца своей жизни я буду честно служить красным».
Вот вам и 8 тысяч расстрелянных только в одной этой тюрьме! А комиссару Поскакухику хоть бы что. Только погрозили. Кто врет? Советские историки? Поскакухик? Ну, этот, наверное, приврал, но не настолько же, чтобы можно было публиковать очевидное вранье: в 1939 году в живых еще много оставалось очевидцев его геройских слов. Одно дело соврать в цифрах – кто их проверит, другое дело – ложь в конкретном эпизоде со множеством свидетелей. Приврал – да, но не солгал в целом.
Между тем, наш «герой» Михаил Кедров в марте 1920 года был назначен членом специальной правительственной комиссии по расследованию злодеяний интервентов и белогвардейцев на Севере… Назначить палача и садиста Кедрова в такую комиссию– как такое иезуитство могло случиться?
Впрочем, скоро чекистская карьера Кедрова оборвалась. Есть разные объяснения этому. Андрей Столыпин («Чекист № 2», «Совершенно секретно», 1992 г., № 2) пишет, что «когда в начале двадцатого года, по приказу Кедрова отряд чекистов открыл огонь по группе ребятишек, шедших в школу, даже Ленин, ни в грош не ставивший человеческую жизнь, счел нужным положить конец кедровским «развлечениям». Он был арестован и до конца своих дней запрятан в ‘дурдом’». Не очень-то верится в такой смешной (по меркам того времени, конечно) повод для увольнения протеже Дзержинского и любителя кедровской музыки Ленина.
Скорее всего, на прекращение славной чекистской карьеры повлиял конфликт Кедрова с председателем Вологодского горисполкома Михаилом Ветошкиным, которого его тезка-чекист решил расстрелять. Расстрелять! Зарвался Кедров, совсем зарвался, одно дело – волчата, буржуйское отродье, другое – святое – свои люди. Ветошкин написал заявление в Москву с изложением всех подробностей кедровских похождений.
В итоге Кедров отозван в Москву, вердикт специальной комиссии: перестарался соратник. Но в свое оправдание Кедров показывает телеграмму Ленина, ранее присланную ему: «Прошу вас не проявлять слабости. Ленин». Возможно, Кедрову все сошло бы с рук, если бы не Троцкий, который обратился к Ленину и Дзержинскому, угрожая в противном случае самолично применить к Кедрову репрессивные меры. И отправили Кедрова в 1922 году по стопам его старшего брата на лечение в сумасшедший дом.
Полтора года лечения в дурдоме пошли ему на пользу. Вылечился наш «герой». О нем сразу же вспомнил Феликс Эдмундович. Однако путь в ЧК Кедрову уже был заказан, поэтому Дзержинский, возглавляя с 1924 года также и ВСНХ, берет своего протеже туда на работу.
Но работать он не привычен. Вершить судьбы людей, решая кому жить, а кому нет, для Кедрова намного привычнее. Вот и «бросают» ценного кадра в разные учреждения. После ВСНХ – наркомат здравоохранения. Затем перевод в Отдельную военную прокуратуру Верховного суда СССР – младшим помощником прокурора. Красный спортивный интернационал, Госплан, Военно-санитарный институт. Наконец, в 1936 году его перебрасывают в Нейрохирургический институт, старшим научным сотрудником. Работал Кедров еще и уполномоченным СТО по рыбной промышленности Южного Каспия, но это было еще в период обострения сумасшествия. Где только не поработал такой ценный партийный работник. Разве что, как товарищ Огурцов, не был директором балалаечной фабрики. А вполне мог бы, но в 1939 году Кедрова арестовали.
Суд состоялся только летом 1941 года. И – редчайший случай: Военная коллегия Верховного суда СССР его оправдала! Наверное, слишком большевистскими оказались революционные дела Кедрова. Жизни тысяч буржуйских мальчишек, думаю, зачлись ему на суде. Однако по личному указанию Берии невиновного Кедрова расстреляли.
За два месяца до его ареста был арестован сын Кедрова сотрудник НКВД Игорь Кедров. Его характеризуют как одного из самых жестоких костоломов, которому поручали вести дела тех, кто быстро не ломался на первых допросах. Известный чекист Александр Орлов (Лейба Фельдбин), сбежавший в 1938 году на Запад в опубликованной им книге «Тайная история сталинских преступлений» писал о юном Кедрове: «Никто доподлинно не знал, в чём секрет его воздействия на подследственных. Молчанов был так доволен его работой, что упомянул его как умелого следователя на очередном совещании.
Однажды вечером мы с Борисом Берманом шли по одному из коридоров НКВД, направляясь к начальнику Иностранного управления Слуцкому. Вдруг нас остановили душераздирающие вопли, доносящиеся из кедровского кабинета. Мы распахнули дверь и увидели сидящего на стуле Нелидова, преподавателя химии Горьковского пединститута, который, между прочим, был внуком царского посла во Франции. Лицо Нелидова было искажено страхом. Следователь Кедров находился в состоянии истерического бешенства. Увидев Бермана, который был его начальником, Кедров возбуждённо принялся объяснять, что только что Нелидов сознался, что хотел убить Сталина, а затем вдруг отказался от своих же слов. "Вот, вот! - истерически выкрикивал Кедров. - Вот, смотрите, он написал: "Я признаю, что был участником..." и вдруг остановился и не пожелал продолжать. Это ему так не пройдёт... я задушу его собственными руками!"
Столь невыдержанное поведение Кедрова в присутствии начальства поразило меня. Я с удивлением смотрел на него - и внезапно увидел в его глазах то же фосфорическое свечение и те же перебегающие, какими сверкали глаза его безумного отца».
Безумный отец-чекист, безумный сын-чекист. Стоит ли этому удивляться, если сын самого Дзержинского, по утверждению Романа Гуля, был совершенным дегенератом. А приемная мать Игорька, жена Кедрова Ревекка Пластинина? Поговорим и о ней.
Ревекка Пластинина, в девичестве Майзель родилась в семье присяжного поверенного из Гродно Акиба Моисеевича Майзеля. Получить звание присяжного поверенного было очень непростым делом, особенно для евреев. Как это удалось отцу Ревекки можно только диву даваться.
Детей у Акиба было несколько, старший сын Яков еще в девяностые годы девятнадцатого века перебрался в Америку. Ревекка начала свою революционную карьеру в 1906 году с устройства побега из Гродненской тюрьмы своей двоюродной сестры Евы Герцелевны Майзель. Вышла замуж за Никандра Пластинина из города Шенкурск Архангельской губернии. Муж тоже был евреем, по крайней мере, газета «Еврейские новости» в номере 4 (76) от 4 февраля 2004 года пишет: «Она познакомилась с начальником Особого отдела ВЧК Кедровым, возглавлявшим карательные экспедиции на Севере, и вышла за него замуж, предварительно расстреляв первого мужа и всю его еврейскую семью. Два садиста и психопата сошлись друг с другом» (В. Каждая. «Кто погнал евреев к большевикам?»).
До февраля 1917 года Ревекка живет в эмиграции, а затем приезжает в Шенкурск. Вскоре она становится секретарем исполкома Шенкурского Совета, а в июне 1918 года – членом и секретарем Архангельского губисполкома. Затем – членом Вологодского губкома партии.
Вскоре судьба ее сводит с Кедровым. «И он и она – в качестве буквально диких палачей, которых и сейчас население вспоминает, бледнея. В Вологде оба жили в вагонах, около станции. В вагонах же происходили и допросы, и около них – расстрелы при допросах. Ревекка била по щекам обвиняемых, орала, стучала кулаками, исступленно и кратко отдавала приказы: ‘к расстрелу, к расстрелу, к стенке’» (Е. Д. Кускова. «Женщины – палачи». «Последние новости», Париж, № 31).
И вот этот «палач в юбке», как ее назвал Василий Белов («Год великого перелома») весной и летом 1920 года становится секретарем Архангельского губисполкома. «Целое лето город стонал под гнетом террора» («Голос России», Берлин, 21 января 1922 года).
Там же в статье 25 марта 1922 года можно было прочесть: «Она была большевичка. Эта безумная женщина, на голову которой сотни обездоленных матерей и жен шлют свое проклятье, в своей злобе превзошла всех мужчин ВЧК… Жестокая, истеричная, безумная, она придумала, что ее белые офицеры хотели привязать к хвосту кобылы и пустить лошадь вскачь, уверовала в свой вымысел, едет в Соловецкий монастырь и там руководит расправой вместе со своим новым мужем Кедровым».
Неудивительно, что уже к концу лета Архангельск называли «городом мертвых», а Холмогоры – «усыпальницей русской молодежи». Зверства Ревекки настолько потрясли ее соратников по партии, что она была выведена из состава губисполкома. А на II Архангельской губернской конференции большевиков отмечалось: «Товарищ Пластинина – человек больной, нервный».
Как сложилась судьба этой пламенной большевички? Известно, что в двадцатых годах 20-го века она с Кедровым поселилась в Москве на Солянке (в доме НКВД). Ревекка умерла в 1946 году, и ее прах похоронен на Донском кладбище. А ее потомки ныне гордятся принадлежностью к «славной фамилии Майзель». Все хорошо.
Правда, самому Кедрову «немного» не повезло, зато после смерти Сталина его реабилитировали одним из первых – еще в 1953 году (по другим данным в 1954 году). А в 1956 г., на ХХ съезде КПСС Хрущев в своем докладе о культе личности Сталина зачитал письмо Кедрова, написанное им в тюрьме, и адресованное своему бывшему другу секретарю ЦК А. Андрееву.
Дружил, значит, Кедров с Андреевым. И жены, наверное, тоже (жена Андреева – Дора Моисеевна Хазан). Но, как только Кедрова арестовали – дружбе пришел конец. Любопытно, что потом говорил Хрущев об Андрееве. «Андрей Андреевич сделал очень много плохого во время репрессий 1937 года. Возможно, из-за своего прошлого он боялся, чтобы его не заподозрили в мягком отношении к бывшим троцкистам. Куда он ни ездил, везде погибало много людей».
А вот текст письма Кедрова. «Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку... Мои мучения дошли до предела. Мое здоровье сломлено… Беспредельная боль и горечь переполняют мое сердце». Да, просто плакать хочется. И на такого пламенного большевика рука поднялась!
А вот последнее слово Кедрова из выписки протокола заседания Военной коллегии Верховного суда СССР: «Два года и три месяца я содержался под стражей в Сухановской и Лефортовской тюрьмах. Я пережил все муки и истязания. Если бы я был врагом народа, я не вытерпел бы этих мук и признал себя виновным. Но я не виноват и не признавал лжи, как это делали некоторые…»
Некоторые – это те, кого пытал Игорек Кедров? А то, что Кедров все же не признал себя виновным (редкий случай) – известно, что у душевнобольных часто притупляются рецепторы боли. А Кедров, напомню, полтора года лечился в сумасшедшем доме.
С легкой руки Хрущева имя Кедрова (расстрелян по указанию Берия в сталинские времена!) засияло на небосводе большевистской пропаганды. В городах страны стали появляться улицы имени несгибаемого большевика-чекиста Михаила Кедрова. С тех пор прошло с полсотни лет, а поток оправдательных статей в отношении Кедрова не уменьшается. В бой вступают потомки славной большевистской когорты.
Вот один из них, Антон Антонов-Овсеенко. Сын Владимира Антонова-Овсеенко, дворянина-подпоручика, дезертировавшего еще во время русско-японской войны. После победы революции троцкист Антонов-Овсеенко командовал армиями, Украинским фронтом, на подчиненной ему территории с большим размахом происходило уничтожение классовых врагов. «Преуспел» он и в деле подавления тамбовского восстания, залив всю губернию кровью.
Этот пламенный большевик возглавлял полномочную комиссию ВЦИК по ликвидации восстания в Тамбовской губернии. Именно его подчиненные Турунберг и Рубинштейн с особой жестокостью десятками расстреливали детей русских крестьян. С 1934 года он прокурор РСФСР и именно он способствовал установлению практики вынесения приговоров «по пролетарской необходимости». А в 1937 году – в пик ежовского террора Антонов-Овсеенко становится наркомом юстиции РСФСР. К счастью для народа, ненадолго. Был арестован во времена Ежова и расстрелян при Берии.
А теперь его сын обличает, нет, не отца, а Берию. И защищает Кедрова. В 1921 году Кедров, будучи в Закавказье, написал донос на Берию, обвинив того во взятничестве. Но докладной полубезумного чекиста ходу не дали.
Вот маленький отрывок из книги Антона Антонова-Овсеенко «Берия».
«С тревогой следил за необычайно счастливой карьерой Берия старый коммунист Михаил Кедров. Почему тогда, в двадцать первом, Дзержинский оставил без последствий его докладную.
Год 1939 и Берия - полновластный нарком внутренних дел. В органах госбезопасности, в непосредственном подчинении у Деканозова, работает младший сын Кедрова Игорь. Однажды он пришел к отцу вместе со своим другом и сослуживцем Владимиром Голубевым и рассказал о гнусных преступлениях творящихся на Лубянке. Молодые чекисты располагали точными фактами и у старшего Кедрова не оставалось сомнений в преступности Берия и его подручных. Невдомек было старому коммунисту, кто стоит за спиной Берия, кто планирует резню.
По совету Михаила Кедрова Игорь вместе с Голубевым написали и отнесли письмо в приемную генсека, а копию передали Матвею Шкирятову, заместителю председателя Комиссии партийного контроля. Не знали они того, что Шкирятов является ключевым исполнителем массового террора. Что Берия давно стал ему братом. Кровным братом. Кедров старший обратился одновременно к Сталину с письмом, в котором сообщал о своей давнишней записке на имя Дзержинского. Кедров предостерегал Вождя в отношении Лаврентия Берия, который накануне войны истребляет лучшие партийные и военные кадры».
Какие белые и пушистые эти Кедровы! А почему Антонов-Овсеенко не пишет о Ежове? Игорек-то служил и старался при нем. Или при Ежове не было «гнусных преступлений творящихся на Лубянке»? А как красиво звучит: «молодые чекисты»! Честнее было бы: молодые садисты и палачи.
Оказывается, именно Берия уничтожал накануне войны «лучшие партийные и военные кадры». А что же Антон Антонов-Овсеенко ничего не написал про своего папочку, под руководством которого были уничтожены тысячи и тысячи тамбовских крестьян? Целыми семьями! Ох, как пригодились бы десятки тысяч солдат-тамбовцев в войне с фашистами. Нет, под корень уничтожали крестьян, вместе с детьми. Не жалко? Вот папочку жалко! Мерзкий Берия его расстрелял. Как и Кедрова-старшего и Кедрова-младшего.
«Игоря Кедрова с товарищем взяли в конце февраля 1939-го. И без лишних слов расстреляли». А ведь правильно поступили. Только сколько еще таких кедровых не коснулась длань справедливости…
«Подробности ареста и следствия нам неизвестны. Лишь один факт, уникальный, стал достоянием истории: Верховный Суд СССР оправдал Михаила Кедрова. Такого с видными коммунистами не случалось ни до, ни после 1939 года. Берия пренебрег решением суда». Расстрелял садиста и мерзавца. Что же, хоть кто-то правильно поступил. Пусть руководствуясь какими-то иными мотивами, но справедливость восторжествовала.
«В октябре 1941-го, когда немецкие армии подошли к Москве, из столицы в Саратов был отправлен специальный вагон с двадцатью двумя особо опасными преступниками. В их числе был и Михаил Кедров. Там, в саратовской тюрьме, в конце октября их расстреляли».
Обратите внимание, в тяжелейшее время, когда все держалось на волоске, когда не хватало вагонов для перевозок, для Кедрова нашлось место в вагоне. Ну почему надо было везти его в Саратов, почему в Москве его не пристрелили, как бешеную собаку?
«Сидя в камере, вспоминал ли большевик Кедров лето восемнадцатого, Архангельск, где он силой разогнал городскую думу и арестовал меньшевиков и эсеров? Кто из них выжил тогда, кто пережил расстрельные тридцатые?
По приказу особо уполномоченного Совнаркома Михаила Кедрова в Архангельске казнили людей, отказавшихся принять новую власть. Позднее он скажет: ‘Я старался убедить себя в том, что подобные лица должны беспощадно уничтожаться, хотя бы они служили орудием в руках других. Тем не менее я колебался: всю жизнь я боролся против виселиц и расстрелов. Неужели теперь нужно прибегать к тем средствам, которые никогда раньше не достигали цели? Неужели рабоче-крестьянская власть не может обойтись без казней?’».
Это Кедров, палач и садист, боролся всю жизнь против виселиц и расстрелов? Кстати, вспоминал ли Антонов-Овсеенко, ожидая расстрела, убитых тамбовских детей? Нет, такие люди на это не способны. Зато теперь их дети прекрасно владеют пером. Вот еще один сын человека из славной когорты большевиков. Теперь тоже пишет.
«Из истории фактов не выбросишь: как ни крути, а они действительно упрямая вещь, и ничего с этим не поделать. Только одно остается - знать их, чтобы оставались предметным уроком на будущее, и не допускать предвзятого толкования, а порой и намеренного искажения» (Феликс Березин. «Готовили себя к борьбе за справедливость», «Московская правда», 12 февраля 2007 г.)
У каждого правда своя, у убийц тоже своя. А вся эта славная когорта чекистов времен железного Феликса разве не убийцы? Не серийные убийцы? И не важно, в каком отделе – оперативном или хозяйственном они работали. Потому что все причастны. Вот и отец этого литератора, Яков Давидович Березин был сначала ответственным секретарем Московской ЧК («фактическим заместителем ее председателя Феликса Дзержинского», как пишет Березин-младший), той самой организации, чьим «достойным сотрудником был не менее извращенный садист Орлов, специальностью которого было расстреливать мальчиков, которых он вытаскивал из домов или ловил на улицах. Только в Москве им было расстреляно несколько тысяч подростков» (Жевахов Н. Д. «Воспоминания»).
С 1921 по 1924 год Березин был начальником административной части ОГПУ («сотрудником для выполнения особых поручений при председателе ВЧК» - пишет Березин-младший). С 1924 года он уполномоченный ВСХН. Напомню, что в этом же году Дзержинский пригрел у себя в ВСХН и Михаила Кедрова, выпущенного из психбольницы. Хорошая компания! В 1939 году Яков Березин был арестован, но… уцелел! Ну, это и понятно: такими большевистскими кадрами разбрасываться нельзя.
Почему же Берия арестовал Кедрова и Березина? Нам предлагают версию о доносе Кедрова в 1921 году и якобы неудавшейся попытке Дзержинского арестовать Берию в том же году. Как нам говорят, Кедров, находясь в Баку, уличил Берию во взятках.
А почему бы и нет? Большевики-то все были охочи до денег. Можно вспомнить две жертвы Ярославского восстания – большевиков Закгейма и Нахимсона. Ворье. Чем Берия лучше? Или тот же Кедров?
Вот Феликс Березин пишет: «Кедров, потомственный дворянин, окончивший медицинский факультет Лозаннского университета, передал РСДРП свою часть наследства – 100 тысяч рублей золотом. Если бы Прудникова не замолчала эти факты, то вряд ли читатели поверили бы в её «самую простую версию», что «во время поездок с проверками Кедров требовал от местных чекистов «отступного», а в Азербайджане эти наглые мальчишки ничего не дали, пожадничали, сопляки».
Напомню читателям, что Кедров получил наследство в размере ста тысяч рублей, часть которого (только часть!) передал в РСДРП. Сумма взноса неизвестна. Зная патологическую жадность Кедрова (как он своих детей морил голодом!) не думаю, что денег было много. И вполне можно поверить, что в Баку он действительно требовал «отступного».
И в Архангельске Кедров не был бессребреником. Пограбил, простите, реквизировал много ценностей. А то, что запамятовал их сдать государству, так это мелочь: забыл, закрутился, выполняя ответственную миссию по уничтожению буржуйских элементов.
«Уже весной следующего года, как только стаял на Белом море лед, пришли красные. В 1939 году подследственный Михаил Кедров показывал на допросах, что он, будучи тогда председателем Особого отдела ВЧК, вместе с уполномоченным Архгубчека Тетериным и «товарищем Павловым» в апреле 1920 посетил Соловецкий монастырь, где они прошлись по Спасо-Преображенскому собору и изъяли 59 предметов: золотые кресты, чаши, бокалы и кружки. И... Помимо того – еще. Например, резную кружку из слоновой кости с золотыми портретами российских императоров работы Осипа Дудина.
Правда, на наше счастье все эти уникальные по своей культурно-исторической ценности вещи в личную собственность все-таки не перешли. Может, начальник Архгуботдела был кристально честным человеком, а может, просто позавидовал удаче товарищей из ВЧК. Сейчас кто об этом скажет? Но факт остается фактом – шифровкой он доложил об этом изъятии в Москву. В результате чего только через год часть ценностей была передана московской комиссии Наркомпроса» (К. Кучер. «Как Соловецкий монастырь лишился своих богатств?»).
Что еще пишет Березин-младший? («Шалости пера или подтасовка?». «Литературная газета», 2010 г., №14). «Как глубоко ни копайте, но не найдёте факты, подтверждающие, что ‘Дзержинский Кедрова из чрезвычайки выгнал’. Это, мягко говоря, неправда. В 1922 году Кедров тяжело заболел и поправился только через полтора года».
А ведь правда. Не выгонял Дзержинский своего любимчика Кедрова из ЧК. Обстоятельства сложились. Сумасшествие у Кедрова стало слишком заметным. Зато потом с удовольствием взял Кедрова в ВСНХ. Прямо из психушки.
А вот еще из той статьи: «В апреле 1939 года Кедров был незаконно репрессирован. Подручные Берии следователи Мешик и Либенсон предъявили Кедрову обвинение: агент царской охранки, иностранный шпион, завербованный еще до революции, – стандартный набор клеветы».
Обратили внимание: «незаконно репрессирован»? Зато все, что делали Кедровы – отец с сынком было абсолютно законно?
«В 1946 году на запрос Сильвии Михайловны Кедровой о судьбе отца она получила ответ: «Умер 4 апреля 1943 года в ИТЛ от упадка сердечной деятельности». Эта уловка не помогла уйти от возмездия Мешику – его расстреляли. Смертный приговор Либенсону заменен 25 годами заключения».
Думается, что все эти мешики, либенсоны, кедровы, березины – одного поля ягоды…
И еще из статьи Березина-младшего: «Почему же Прудникова использовала только черные краски для жизнеописания Кедрова? Дело в том, что попыткам необоснованного обеления Берии всегда будет незримо противостоять образ Кедрова, человека чести, не дрогнувшего под изощренными пытками бериевских эскулапов».
Бериевские эскулапы? А я и не спорю. А как быть с ежовскими эскулапами? Или они не эскулапы, а люди чести? Такие же, как чекисты Ягоды? Действительно, все они одного поля ягоды (И Ягоды, и Ежова, и Берия). Все – птенцы (скорее, стервятники) дзержинского гнезда.
Вот еще один такой «птенец», друг Кедрова чекист Вениамин Герсон, арестованный одновременно с Кедровыми. С 1919 года Герсон секретарь Особого отдела ВЧК. С 1920 по 1926 год – личный секретарь Дзержинского. Перед арестом являлся помощником начальника секретариата НКВД.
Хорошие остались воспоминания об этом чекисте. «Развитию хоккея с мячом в «Динамо» способствовал и Вениамин Леонардович Герсон – один из руководителей спортобщества. Вениамин Леонардович являлся страстным любителем конькобежного спорта и фигурного катания. Благодаря его усилиям «Динамо» получило для своих конькобежцев и фигуристов каток на Чистых прудах – один из лучших в то время в Москве.
Особую активность как болельщик проявлял Вениамин Леонардович Герсон. Интеллигентнейший человек, он ничего не мог с собой поделать, когда речь заходила о футболе. У него была маниакальная страсть поучать всех и вся, обязательно при этом добавляя, что он видел, как играл в футбол сам Дзержинский. Мы добродушно посмеивались, когда он, при своем маленьком росте и заметном животике, с необычайной живостью показывал, как именно надо было сыграть, смешно пиная мяч роскошными хромовыми сапогами...» (Николай Старостин. «Футбол сквозь годы»).
Вот ведь как – интеллигентнейший человек. Можно сказать, гуманист! Кедров тоже был гуманистом-интеллигентом – как он играл на рояле «Аппассионату» для Ильича!
Листаю списки чекистов, награжденных знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ». Сколько знакомых лиц, героев нашего повествования!
Знак № 28. Березин Яков Давидович, начальник административной части ОГПУ. Награжден в 1922 году.
Знак № 32. Герсон Вениамин Леонардович, секретарь председателя ГПУ Награжден в 1923 году.
Знак № 33. Артузов (Фраучи) Артур Христианович. Награжден в 1923 году.
Знак № 52. Кедров Михаил Сергеевич…
Интеллигентнейшие люди, гуманисты, сущие ангелы… «При лепке бюста Дзержинского его секретарь, по имени Вениамин Леонардович Герсон, обратил внимание на жестокое выражение лица председателя ВЧК. «Железный Феликс», взглянув на работу, прокомментировал без тени иронии: ‘На таком деле посидишь – ангелом не станешь – такой и есть’» (Савелий Дудаков. «Ленинъ как мессия», Иерусалим, 2007).
Не может дьявол стать ангелом, как ни ряди его в ангельские одежды, что сегодня и проделывают потомки большевиков. Ах, да, Кедров сам-то лично не расстреливал. И Березин тоже. И Антонов-Овсеенко. И Герсон…
«В «Правде Севера» оперативно было напечатано письмо читателя И. Марышева из Коношского района. Нет, читатель отнюдь не возмущался Кедровым, по приказу которого погибли тысячи людей, в том числе женщины и дети. Он выражал недоумение. Дескать, зачем понадобилось газете «Поморское вече» печатать материалы из книги Мельгунова «Красный террор в России...»? И далее: «... сам Кедров, если даже это и было, конечно, не расстреливал» (Юрий Дойков «Михаил Кедров и Ревекка Пластинина», «Важская область, 1992 г., №8).
«Внешность Кедрова-старшего была весьма примечательной. Высокий, всегда держащийся прямо, с красивым, смуглым лицом и большими черными, горящими, как угли, глазами, он казался мне воплощением мятежного, бунтарского духа. Его черные как вороново крыло волосы, всегда были взлохмачены. Необыкновенно выразительные глаза Кедрова постоянно как бы искрились. Возможно, это были искры безумия» (А. Орлов. «Тайная история сталинских преступлений»).
Да, безумия. Безумия, охватившего нашу многострадальную родину столетие назад, и от которого она до сих пор не вылечилась, по-прежнему аплодируя улицам имени Кедрова, Нахимсона, Закгейма, Урицкого…
На фото М.С.Кедров, его сын, будущий чекист, его жена Ревекка Пластинина.
Сообщений: 219
УЛИЦА ИМЕНИ БАТЫЯ
«Надя, как Кедров играет! Ах, как он играет!»
Ленин – Крупской
«Что может быть противоестественнее улицы имени карателя Кедрова в Архангельске? Разве что проспект Батыя в Рязани...» «Архангельск», 30 января 1992 года
А почему бы не назвать одну из улиц улицей Батыя? Что здесь такого? В Ярославле много таких улиц. Улица Нахимсона, улица Закгейма, улица Свердлова, даже есть улица имени «Злобного Карлика» - Урицкого. И все хорошо. Все спокойны и очень даже довольны. Есть в Ярославле и улица Кедрова.
Михаил Сергеевич Кедров происходил из старой русской дворянской семьи, род которой был записан в 6-й книге русского дворянства. Обычная дворянская семьи, которых на Руси много, разве что прабабка нашего героя была певицей-цыганкой, которую увел из табора прадед-офицер. Отец Михаила был состоятельным московским нотариусом, что позволило будущему грозному чекисту красиво жить и получить прекрасное образование. Правда, не все так безоблачно было в их семье. Старшим братом Михаила, хорошим скрипачом, овладело сумасшествие, и он умер душевнобольным в костромской психиатрической лечебнице. Скорее всего, это было наследственным явлением в их семье: нашему герою, прославленному чекисту, уже в советское время также пришлось побывать в аналогичном заведении. Ну, а до этого, до советского периода, признаки наследственной болезни проявлялись у Михаила только в том, что можно было объяснить странностями характера.
Прежде всего, главной такой странностью у молодого Кедрова была невероятная его жадность. Кедров, богатый человек, как новый Плюшкин, был готов уморить голодом своих детей, проводя на них научные медицинские эксперименты, заключавшиеся в том, что он почти лишал их пищи. Он настолько точно распределял среди них количество калорий, что бедные дети плакали и кричали, а жена умоляла его друзей повлиять на своего мужа, чтобы он прекратил свои научные опыты. Дурная наследственность перешла и к его сыну Игорю.
Повлияла ли предрасположенность к сумасшествию на жизненный выбор Михаила или же он сам, еще в трезвом рассудке выбрал путь революции, уже не определить. Как бы то ни было, Кедров неожиданно примкнул к большевикам.
В 1897 году юный Кедров поступает на юридический факультет Московского университета, одновременно слушает лекции в Лазаревском институте восточных языков и усиленно занимается музыкой. Как видите, человек весьма одаренный. Но уже через два года за участие в студенческих демонстрациях он исключен из университета. Кедров для продолжения образования едет в Ярославль, где поступает в Демидовский юридический лицей. Его имя до сих пор с гордостью вспоминают в стенах Ярославского Демидовского госуниверситета.
В Ярославле, как пишет Роман Гуль в книге «Дзержинский», Кедров появился в великолепно сшитом мундире, при шпаге, - красивый студент-белоподкладочник. Вскоре он вступает в РСДРП, примыкая к группе большевиков. В 1904 году участвует в подкопе в Таганскую тюрьму для устройства побега Николая Баумана. А в годы первой русской революции Михаил занимается вооружением рабочих дружин, сам изготавливает оболочки для метательных бомб.
В это время «удачно» умирает отец, оставив сыну наследство в сто тысяч рублей золотом. Удивительно, но часть его Кедров передает РСДРП. Был ли он действительно патологически жадным, готовым уморить голодом своих детей или же это была отнюдь не жадность, а научный эксперимент, поставленный над собственными детьми? Или все-таки скупость, но дело революции, вооруженная борьба, вкус крови превысил даже пределы его жадности?
В 1906 году он уже в Петербурге, где на деньги от наследства основывает книжное издательство «Зерно», где на фоне безобидной литературы, печатает листовки и даже приступает к изданию собрания сочинений В. И. Ленина. Но типография разгромлена, а сам он попадает в тюрьму.
В 1912 году Кедров уезжает за границу в Швейцарию, где часто встречается с Лениным, очаровывая его виртуозной игрой на рояле. Так и веет от этой картины романтикой, настоящей интеллигентностью и благородством. Но, как писал Варлам Шаламов, Кедров, «врач, учившийся в Брюсселе, где учат не только лечебным знаниям, но и гуманизму, музыкант, окончивший консерваторию по классу рояля, сам вдохновенный пианист, развлекавший Ленина глубочайшим исполнением бетховенской "Аппассионаты" еще на швейцарских вечеринках. Кость от кости, плоть от плоти московской интеллигенции. Именно Кедров заставил меня думать, что все это не облагораживает».
В Швейцарии Кедров слушает лекции по медицине в Бернском и Лозаннском университете. А в 1916 году возвращается в Россию. Весной 1917 года он уже в Петрограде. К тому времени Кедров, по мнению Р. Гуля, был, вероятно, уже совсем психически-больным человеком. «Тем не менее, - продолжает Гуль, - или может быть именно поэтому, он стал одним из высших чиновников террора в ведомстве Дзержинского. Здесь М. Кедрову принадлежит введение пресловутых "семи категорий", на которые делились все арестованные: седьмая категория означала немедленный расстрел, шестая - смертники второй очереди, пятая - третьей. Так же аккуратно, как он делил "порции" меж детьми, Кедров делил теперь арестованных перед расстрелом».
Сразу же после взятия большевиками власти Кедров становится членом коллегии Наркомата по военным делам, но раскрылся он по-настоящему у Дзержинского, который к нему благоволил. В сентябре 1918 года, сразу же после убийства Урицкого, Кедров возглавляет Военный отдел ВЧК, а с января 1919 года - Особый отдел ВЧК. В марте того же года идет на очередное повышение, становясь членом коллегии ВЧК, оставаясь начальником Особого отдела.
Работу Кедрова в ЧК прекрасно характеризует генерал ФСБ А. А. Зданович: «Изучение практических действий Кедрова на посту Председателя Особого отдела ВЧК показывает, что он не создал боеспособного органа, не внес своего вклада в решение сложных оперативных вопросов. Подражая Льву Троцкому, он основное время проводил в купе бронепоезда, на котором курсировал по фронтам. Расстрелы - вот на что он уповал» (Из предисловия к книге С. С. Турло и И. П. Залдат «Шпионаж»).
Добавлю: особенно увлекался Кедров расстрелами детей. Маленькие гимназисты были его страстью. С поездок по фронтам Кедров привозил большое количество малолетних шпионов 8-14 лет, которых, руководствуясь пролетарской необходимостью, расстреливали в подвалах ЧК. А многих из числа «юного отродья буржуазных семей» Кедров просто расстреливал на месте. Такое, кстати, в те годы практиковалась довольно часто. Так, в Москве свирепствовал изощренный садист некто Орлов (то ли фамилия, то ли псевдоним), который расстрелял несколько тысяч мальчиков, которых он вытаскивал из домов и ловил на улицах. В Рыбинске зверствовала чекистка «товарищ Зина», в Ярославле гимназистов определяли по форменным фуражкам, а когда их перестали носить, вычисляли по прическе, осматривая волосы и выискивая рубчик от фуражки, а найдя таких – расстреливали.
Таким образом, выполнялось указание Льва Троцкого: «У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти». Из детей-гимназистов, как вы прекрасно понимаете, вполне могли вырасти возможные враги новой власти.
Вот и соратник Кедрова по ВЧК М. Лацис четко объяснял: «Не ищите в человеке вины. Первый вопрос, который вы должны ему поставить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора. Мы не наказываем, мы уничтожаем».
Особенно «удачно» биологический родственник маркиза де Сада (так характеризует Кедрова Роман Гуль) поработал на севере России – в Архангельске и Вологде, где он развернул красный террор с особым размахом.
На север Кедров приезжал несколько раз. Еще «в мае 1918 года во главе Советской ревизии с мандатом В. И. Ленина» он «прибыл в Архангельск и провел здесь большую работу по укреплению Советской власти и организации обороны края. В первый период борьбы с интервентами и белогвардейцами командовал Северо-Восточным участком завесы» (Из «Очерков истории Архангельской организации КПСС»). Но несмотря на большую работу, Архангельск был захвачен интервентами.
Более «успешной» была командировка 1919-20 годов. Тогда вслед за эвакуацией войск союзников красные войска зимой вошли в Архангельск. Почти все брошенные союзниками войска белогвардейцев попали в плен – а это более 20 тысяч человек. Из полутора тысяч офицеров, пытавшихся уйти в Мурманск, более 800 были расстреляны почти сразу. Другим «повезло» больше – их убивали в лагерях. «В Архангельске Михаил Кедров, собрав 1200 офицеров, сажает их на баржу вблизи Холмогор и затем по ним открывают огонь из пулеметов» («Воля России», 1920 г., №14).
Шли массовые чистки и среди гражданского населения, в первую очередь тех людей, кто запятнал себя сотрудничеством с интервентами, а также среди интеллигенции и крестьян, которые на севере в основном сочувствовали белым. Не мог обойти Кедров и свой «любимый» контингент – детей. «По свидетельствам очевидцев, было много расстрелов мальчиков и девочек 12–16 лет» (В. Шамбаров. «Государство и революции»).
В концлагере близ Холмогор, по утверждению члена Учредительного собрания, руководителя антикоммунистического движения в Архангельске С. С. Маслова, осенью 1920 года было расстреляно свыше трех тысяч офицеров, большинство которых были офицерами Кубанской армии, сдавшейся большевикам в 1920 году на условии сохранения жизни всем сдавшимся. (С. С. Маслов. «Россия после четырех лет революции», Париж, 1922 г.).
Очень старалась и новая жена Кедрова – Ревекка Пластинина, которая лично расстреляла 87 офицеров и 33 гражданских лица, «потопила баржу с 500 беженцами и солдатами, учинила расправу в Соловецком монастыре, после которой в сети рыбаков попадались трупы утопленных монахов. И даже когда была прислана комиссия из Москвы под руководством палача Эйдука и увезла некоторых арестованных для допросов в ВЧК, она добилась, чтобы их вернули, и уничтожила» (В. Шамбаров, там же).
Роман Гуль писал о высокообразованном интеллигенте Кедрове: «Хорошо знающий историю Кедров пародировал нантские убийства». Напомню историю из времен Французской революции. Революционная рота Марата сажала приговоренных к смертной казни на барки и топила их на середине реки. Когда барок стало не хватать, тогда врагов революции попросту сталкивали в воду со связанными руками. Матери пытались хотя бы спасти детей. «Это волчата, – отвечала рота Марата, – из них вырастут волки». Как это напоминает большевистских вождей!
О Кедрове писал и Варлам Шаламов. «Конечно, я видел знаменитый вагон Кедрова, стоявший на запасном пути у вокзала, где Кедров творил суд и расправу. Я не видел лично расстрелов, сам в кедровских подвалах не сидел. Но весь город дышал тяжело. Его горло было сдавлено» (В. Шаламов. «Четвертая Вологда»). А П. Н. Милюков, лидер партии кадетов и известный историк, писал о «деятельности» М. Кедрова в Архангельске: «Более 2 тысяч расстреляно в Архангельске после ухода английских войск...» (П. Н. Милюков. «Россия на переломе. Большевистский период русской революции», Париж, 1927 г.). Однако по позднейшему расследованию – здесь погибло до 8 тысяч человек.
Но ведь был и белый террор. О нем тоже следует напомнить. Цифра в 8 тысяч расстрелянных звучит в обвинениях и у противоположной стороны. Процитирую И. А. Козлова и В. С. Шломина («Краснознаменный Северный флот», Воениздат, 1983 год). «Во всем Северном крае интервенты объявили военное положение, ввели военно-полевые суды. Функции карателей выполняли американские войска. В тюрьмы Архангельска, Мурманска, Печенги, Иоканьги были заточены свыше 50 тыс. советских граждан из 400 тыс. населения края. Интервенты и белогвардейцы расстреляли многих активных борцов за Советскую власть. Только через архангельскую губернскую тюрьму прошло 38 тыс. арестованных, из них 8 тыс. были расстреляны, 1020 умерли от голода, холода и эпидемий».
Белый террор, безусловно, был, но насколько можно верить советской пропаганде? Уж больно зловещие даются утверждения. А есть ли доказательства этих цифр? Как всегда, в советское время вся информация была в закрытых хранилищах. Да и насколько однобоко подана информация? Достаточно привести всего одну фразу из этой работы: «В июне 1918 г. Совнарком прислал в Архангельск правительственную комиссию во главе с испытанным большевиком М. С. Кедровым». Испытанный большевик Кедров…
Вера в приведенные цифры сразу пропадает. Что же, когда нет веры, тогда вступает в действие логика. Обратимся за помощью к книге, изданной в 1939 году в Архангельске – «Интервенция на советском севере. 1918-1920гг». Вот отрывок из текста воспоминаний большевика Г. И. Поскакухика «Восстание и побег каторжан».
«На всю жизнь запомнилось, как интервенты и белогвардейцы формировали из среды заключенных губернской тюрьмы так называемый Дайеровский полк. Это было в первых числах января 1919 года.
"Завербовано" было таким порядком около 180 человек. "Завербованным" объявили, что они мобилизованы. Ошеломленный всей этой процедурой, я вышел из строя и обратился с вопросом к начальнику тюрьмы:
- Зачем меня вывели? Доложите переводчикам, что со мной вышло недоразумение...
Начальник растерялся, не зная, кому передать мое заявление; но переводчики догадались. Они подозвали меня к генеральской свите. Те спрашивают:
- Чего вы от нас хотите?
Отвечаю:
- Известно ли вам, что я бывший комиссар Архангельской пехотной дивизии Красной армии? Знаете ли вы, что комиссары беспартийными не бывают? А вы мобилизовали меня в ряды вашей армии. Очевидно здесь произошло недоразумение...
Переводчики засуетились. Получаю ответ: для них не важно, кем был я в Красной армии, а важно, чтобы я дал слово служить в белой армии "верой и правдой", и мне все будет прощено.
Отвечаю:
- Согласия на службу в белой армии я не давал и не даю. Против своих товарищей, сражающихся в Рабоче-Крестьянской Красной Армии, не пойду. Тем более что мои сыновья служат в Красной армии и сражаются против контрреволюции. Поэтому от службы в белой армии я категорически отказываюсь.
Эти слова мои взбесили генеральскую свору.
- О, да! Нам такой сволочи не надо! - услышал я.
Меня вывели из рядов "мобилизованных". Начальник тюрьмы сказал:
- Тебе, собака, придется сгнить в тюрьме.
- Может быть, - отвечаю, - и придется сгнить в тюрьме, но до конца своей жизни я буду честно служить красным».
Вот вам и 8 тысяч расстрелянных только в одной этой тюрьме! А комиссару Поскакухику хоть бы что. Только погрозили. Кто врет? Советские историки? Поскакухик? Ну, этот, наверное, приврал, но не настолько же, чтобы можно было публиковать очевидное вранье: в 1939 году в живых еще много оставалось очевидцев его геройских слов. Одно дело соврать в цифрах – кто их проверит, другое дело – ложь в конкретном эпизоде со множеством свидетелей. Приврал – да, но не солгал в целом.
Между тем, наш «герой» Михаил Кедров в марте 1920 года был назначен членом специальной правительственной комиссии по расследованию злодеяний интервентов и белогвардейцев на Севере… Назначить палача и садиста Кедрова в такую комиссию– как такое иезуитство могло случиться?
Впрочем, скоро чекистская карьера Кедрова оборвалась. Есть разные объяснения этому. Андрей Столыпин («Чекист № 2», «Совершенно секретно», 1992 г., № 2) пишет, что «когда в начале двадцатого года, по приказу Кедрова отряд чекистов открыл огонь по группе ребятишек, шедших в школу, даже Ленин, ни в грош не ставивший человеческую жизнь, счел нужным положить конец кедровским «развлечениям». Он был арестован и до конца своих дней запрятан в ‘дурдом’». Не очень-то верится в такой смешной (по меркам того времени, конечно) повод для увольнения протеже Дзержинского и любителя кедровской музыки Ленина.
Скорее всего, на прекращение славной чекистской карьеры повлиял конфликт Кедрова с председателем Вологодского горисполкома Михаилом Ветошкиным, которого его тезка-чекист решил расстрелять. Расстрелять! Зарвался Кедров, совсем зарвался, одно дело – волчата, буржуйское отродье, другое – святое – свои люди. Ветошкин написал заявление в Москву с изложением всех подробностей кедровских похождений.
В итоге Кедров отозван в Москву, вердикт специальной комиссии: перестарался соратник. Но в свое оправдание Кедров показывает телеграмму Ленина, ранее присланную ему: «Прошу вас не проявлять слабости. Ленин». Возможно, Кедрову все сошло бы с рук, если бы не Троцкий, который обратился к Ленину и Дзержинскому, угрожая в противном случае самолично применить к Кедрову репрессивные меры. И отправили Кедрова в 1922 году по стопам его старшего брата на лечение в сумасшедший дом.
Полтора года лечения в дурдоме пошли ему на пользу. Вылечился наш «герой». О нем сразу же вспомнил Феликс Эдмундович. Однако путь в ЧК Кедрову уже был заказан, поэтому Дзержинский, возглавляя с 1924 года также и ВСНХ, берет своего протеже туда на работу.
Но работать он не привычен. Вершить судьбы людей, решая кому жить, а кому нет, для Кедрова намного привычнее. Вот и «бросают» ценного кадра в разные учреждения. После ВСНХ – наркомат здравоохранения. Затем перевод в Отдельную военную прокуратуру Верховного суда СССР – младшим помощником прокурора. Красный спортивный интернационал, Госплан, Военно-санитарный институт. Наконец, в 1936 году его перебрасывают в Нейрохирургический институт, старшим научным сотрудником. Работал Кедров еще и уполномоченным СТО по рыбной промышленности Южного Каспия, но это было еще в период обострения сумасшествия. Где только не поработал такой ценный партийный работник. Разве что, как товарищ Огурцов, не был директором балалаечной фабрики. А вполне мог бы, но в 1939 году Кедрова арестовали.
Суд состоялся только летом 1941 года. И – редчайший случай: Военная коллегия Верховного суда СССР его оправдала! Наверное, слишком большевистскими оказались революционные дела Кедрова. Жизни тысяч буржуйских мальчишек, думаю, зачлись ему на суде. Однако по личному указанию Берии невиновного Кедрова расстреляли.
За два месяца до его ареста был арестован сын Кедрова сотрудник НКВД Игорь Кедров. Его характеризуют как одного из самых жестоких костоломов, которому поручали вести дела тех, кто быстро не ломался на первых допросах. Известный чекист Александр Орлов (Лейба Фельдбин), сбежавший в 1938 году на Запад в опубликованной им книге «Тайная история сталинских преступлений» писал о юном Кедрове: «Никто доподлинно не знал, в чём секрет его воздействия на подследственных. Молчанов был так доволен его работой, что упомянул его как умелого следователя на очередном совещании.
Однажды вечером мы с Борисом Берманом шли по одному из коридоров НКВД, направляясь к начальнику Иностранного управления Слуцкому. Вдруг нас остановили душераздирающие вопли, доносящиеся из кедровского кабинета. Мы распахнули дверь и увидели сидящего на стуле Нелидова, преподавателя химии Горьковского пединститута, который, между прочим, был внуком царского посла во Франции. Лицо Нелидова было искажено страхом. Следователь Кедров находился в состоянии истерического бешенства. Увидев Бермана, который был его начальником, Кедров возбуждённо принялся объяснять, что только что Нелидов сознался, что хотел убить Сталина, а затем вдруг отказался от своих же слов. "Вот, вот! - истерически выкрикивал Кедров. - Вот, смотрите, он написал: "Я признаю, что был участником..." и вдруг остановился и не пожелал продолжать. Это ему так не пройдёт... я задушу его собственными руками!"
Столь невыдержанное поведение Кедрова в присутствии начальства поразило меня. Я с удивлением смотрел на него - и внезапно увидел в его глазах то же фосфорическое свечение и те же перебегающие, какими сверкали глаза его безумного отца».
Безумный отец-чекист, безумный сын-чекист. Стоит ли этому удивляться, если сын самого Дзержинского, по утверждению Романа Гуля, был совершенным дегенератом. А приемная мать Игорька, жена Кедрова Ревекка Пластинина? Поговорим и о ней.
Ревекка Пластинина, в девичестве Майзель родилась в семье присяжного поверенного из Гродно Акиба Моисеевича Майзеля. Получить звание присяжного поверенного было очень непростым делом, особенно для евреев. Как это удалось отцу Ревекки можно только диву даваться.
Детей у Акиба было несколько, старший сын Яков еще в девяностые годы девятнадцатого века перебрался в Америку. Ревекка начала свою революционную карьеру в 1906 году с устройства побега из Гродненской тюрьмы своей двоюродной сестры Евы Герцелевны Майзель. Вышла замуж за Никандра Пластинина из города Шенкурск Архангельской губернии. Муж тоже был евреем, по крайней мере, газета «Еврейские новости» в номере 4 (76) от 4 февраля 2004 года пишет: «Она познакомилась с начальником Особого отдела ВЧК Кедровым, возглавлявшим карательные экспедиции на Севере, и вышла за него замуж, предварительно расстреляв первого мужа и всю его еврейскую семью. Два садиста и психопата сошлись друг с другом» (В. Каждая. «Кто погнал евреев к большевикам?»).
До февраля 1917 года Ревекка живет в эмиграции, а затем приезжает в Шенкурск. Вскоре она становится секретарем исполкома Шенкурского Совета, а в июне 1918 года – членом и секретарем Архангельского губисполкома. Затем – членом Вологодского губкома партии.
Вскоре судьба ее сводит с Кедровым. «И он и она – в качестве буквально диких палачей, которых и сейчас население вспоминает, бледнея. В Вологде оба жили в вагонах, около станции. В вагонах же происходили и допросы, и около них – расстрелы при допросах. Ревекка била по щекам обвиняемых, орала, стучала кулаками, исступленно и кратко отдавала приказы: ‘к расстрелу, к расстрелу, к стенке’» (Е. Д. Кускова. «Женщины – палачи». «Последние новости», Париж, № 31).
И вот этот «палач в юбке», как ее назвал Василий Белов («Год великого перелома») весной и летом 1920 года становится секретарем Архангельского губисполкома. «Целое лето город стонал под гнетом террора» («Голос России», Берлин, 21 января 1922 года).
Там же в статье 25 марта 1922 года можно было прочесть: «Она была большевичка. Эта безумная женщина, на голову которой сотни обездоленных матерей и жен шлют свое проклятье, в своей злобе превзошла всех мужчин ВЧК… Жестокая, истеричная, безумная, она придумала, что ее белые офицеры хотели привязать к хвосту кобылы и пустить лошадь вскачь, уверовала в свой вымысел, едет в Соловецкий монастырь и там руководит расправой вместе со своим новым мужем Кедровым».
Неудивительно, что уже к концу лета Архангельск называли «городом мертвых», а Холмогоры – «усыпальницей русской молодежи». Зверства Ревекки настолько потрясли ее соратников по партии, что она была выведена из состава губисполкома. А на II Архангельской губернской конференции большевиков отмечалось: «Товарищ Пластинина – человек больной, нервный».
Как сложилась судьба этой пламенной большевички? Известно, что в двадцатых годах 20-го века она с Кедровым поселилась в Москве на Солянке (в доме НКВД). Ревекка умерла в 1946 году, и ее прах похоронен на Донском кладбище. А ее потомки ныне гордятся принадлежностью к «славной фамилии Майзель». Все хорошо.
Правда, самому Кедрову «немного» не повезло, зато после смерти Сталина его реабилитировали одним из первых – еще в 1953 году (по другим данным в 1954 году). А в 1956 г., на ХХ съезде КПСС Хрущев в своем докладе о культе личности Сталина зачитал письмо Кедрова, написанное им в тюрьме, и адресованное своему бывшему другу секретарю ЦК А. Андрееву.
Дружил, значит, Кедров с Андреевым. И жены, наверное, тоже (жена Андреева – Дора Моисеевна Хазан). Но, как только Кедрова арестовали – дружбе пришел конец. Любопытно, что потом говорил Хрущев об Андрееве. «Андрей Андреевич сделал очень много плохого во время репрессий 1937 года. Возможно, из-за своего прошлого он боялся, чтобы его не заподозрили в мягком отношении к бывшим троцкистам. Куда он ни ездил, везде погибало много людей».
А вот текст письма Кедрова. «Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку... Мои мучения дошли до предела. Мое здоровье сломлено… Беспредельная боль и горечь переполняют мое сердце». Да, просто плакать хочется. И на такого пламенного большевика рука поднялась!
А вот последнее слово Кедрова из выписки протокола заседания Военной коллегии Верховного суда СССР: «Два года и три месяца я содержался под стражей в Сухановской и Лефортовской тюрьмах. Я пережил все муки и истязания. Если бы я был врагом народа, я не вытерпел бы этих мук и признал себя виновным. Но я не виноват и не признавал лжи, как это делали некоторые…»
Некоторые – это те, кого пытал Игорек Кедров? А то, что Кедров все же не признал себя виновным (редкий случай) – известно, что у душевнобольных часто притупляются рецепторы боли. А Кедров, напомню, полтора года лечился в сумасшедшем доме.
С легкой руки Хрущева имя Кедрова (расстрелян по указанию Берия в сталинские времена!) засияло на небосводе большевистской пропаганды. В городах страны стали появляться улицы имени несгибаемого большевика-чекиста Михаила Кедрова. С тех пор прошло с полсотни лет, а поток оправдательных статей в отношении Кедрова не уменьшается. В бой вступают потомки славной большевистской когорты.
Вот один из них, Антон Антонов-Овсеенко. Сын Владимира Антонова-Овсеенко, дворянина-подпоручика, дезертировавшего еще во время русско-японской войны. После победы революции троцкист Антонов-Овсеенко командовал армиями, Украинским фронтом, на подчиненной ему территории с большим размахом происходило уничтожение классовых врагов. «Преуспел» он и в деле подавления тамбовского восстания, залив всю губернию кровью.
Этот пламенный большевик возглавлял полномочную комиссию ВЦИК по ликвидации восстания в Тамбовской губернии. Именно его подчиненные Турунберг и Рубинштейн с особой жестокостью десятками расстреливали детей русских крестьян. С 1934 года он прокурор РСФСР и именно он способствовал установлению практики вынесения приговоров «по пролетарской необходимости». А в 1937 году – в пик ежовского террора Антонов-Овсеенко становится наркомом юстиции РСФСР. К счастью для народа, ненадолго. Был арестован во времена Ежова и расстрелян при Берии.
А теперь его сын обличает, нет, не отца, а Берию. И защищает Кедрова. В 1921 году Кедров, будучи в Закавказье, написал донос на Берию, обвинив того во взятничестве. Но докладной полубезумного чекиста ходу не дали.
Вот маленький отрывок из книги Антона Антонова-Овсеенко «Берия».
«С тревогой следил за необычайно счастливой карьерой Берия старый коммунист Михаил Кедров. Почему тогда, в двадцать первом, Дзержинский оставил без последствий его докладную.
Год 1939 и Берия - полновластный нарком внутренних дел. В органах госбезопасности, в непосредственном подчинении у Деканозова, работает младший сын Кедрова Игорь. Однажды он пришел к отцу вместе со своим другом и сослуживцем Владимиром Голубевым и рассказал о гнусных преступлениях творящихся на Лубянке. Молодые чекисты располагали точными фактами и у старшего Кедрова не оставалось сомнений в преступности Берия и его подручных. Невдомек было старому коммунисту, кто стоит за спиной Берия, кто планирует резню.
По совету Михаила Кедрова Игорь вместе с Голубевым написали и отнесли письмо в приемную генсека, а копию передали Матвею Шкирятову, заместителю председателя Комиссии партийного контроля. Не знали они того, что Шкирятов является ключевым исполнителем массового террора. Что Берия давно стал ему братом. Кровным братом. Кедров старший обратился одновременно к Сталину с письмом, в котором сообщал о своей давнишней записке на имя Дзержинского. Кедров предостерегал Вождя в отношении Лаврентия Берия, который накануне войны истребляет лучшие партийные и военные кадры».
Какие белые и пушистые эти Кедровы! А почему Антонов-Овсеенко не пишет о Ежове? Игорек-то служил и старался при нем. Или при Ежове не было «гнусных преступлений творящихся на Лубянке»? А как красиво звучит: «молодые чекисты»! Честнее было бы: молодые садисты и палачи.
Оказывается, именно Берия уничтожал накануне войны «лучшие партийные и военные кадры». А что же Антон Антонов-Овсеенко ничего не написал про своего папочку, под руководством которого были уничтожены тысячи и тысячи тамбовских крестьян? Целыми семьями! Ох, как пригодились бы десятки тысяч солдат-тамбовцев в войне с фашистами. Нет, под корень уничтожали крестьян, вместе с детьми. Не жалко? Вот папочку жалко! Мерзкий Берия его расстрелял. Как и Кедрова-старшего и Кедрова-младшего.
«Игоря Кедрова с товарищем взяли в конце февраля 1939-го. И без лишних слов расстреляли». А ведь правильно поступили. Только сколько еще таких кедровых не коснулась длань справедливости…
«Подробности ареста и следствия нам неизвестны. Лишь один факт, уникальный, стал достоянием истории: Верховный Суд СССР оправдал Михаила Кедрова. Такого с видными коммунистами не случалось ни до, ни после 1939 года. Берия пренебрег решением суда». Расстрелял садиста и мерзавца. Что же, хоть кто-то правильно поступил. Пусть руководствуясь какими-то иными мотивами, но справедливость восторжествовала.
«В октябре 1941-го, когда немецкие армии подошли к Москве, из столицы в Саратов был отправлен специальный вагон с двадцатью двумя особо опасными преступниками. В их числе был и Михаил Кедров. Там, в саратовской тюрьме, в конце октября их расстреляли».
Обратите внимание, в тяжелейшее время, когда все держалось на волоске, когда не хватало вагонов для перевозок, для Кедрова нашлось место в вагоне. Ну почему надо было везти его в Саратов, почему в Москве его не пристрелили, как бешеную собаку?
«Сидя в камере, вспоминал ли большевик Кедров лето восемнадцатого, Архангельск, где он силой разогнал городскую думу и арестовал меньшевиков и эсеров? Кто из них выжил тогда, кто пережил расстрельные тридцатые?
По приказу особо уполномоченного Совнаркома Михаила Кедрова в Архангельске казнили людей, отказавшихся принять новую власть. Позднее он скажет: ‘Я старался убедить себя в том, что подобные лица должны беспощадно уничтожаться, хотя бы они служили орудием в руках других. Тем не менее я колебался: всю жизнь я боролся против виселиц и расстрелов. Неужели теперь нужно прибегать к тем средствам, которые никогда раньше не достигали цели? Неужели рабоче-крестьянская власть не может обойтись без казней?’».
Это Кедров, палач и садист, боролся всю жизнь против виселиц и расстрелов? Кстати, вспоминал ли Антонов-Овсеенко, ожидая расстрела, убитых тамбовских детей? Нет, такие люди на это не способны. Зато теперь их дети прекрасно владеют пером. Вот еще один сын человека из славной когорты большевиков. Теперь тоже пишет.
«Из истории фактов не выбросишь: как ни крути, а они действительно упрямая вещь, и ничего с этим не поделать. Только одно остается - знать их, чтобы оставались предметным уроком на будущее, и не допускать предвзятого толкования, а порой и намеренного искажения» (Феликс Березин. «Готовили себя к борьбе за справедливость», «Московская правда», 12 февраля 2007 г.)
У каждого правда своя, у убийц тоже своя. А вся эта славная когорта чекистов времен железного Феликса разве не убийцы? Не серийные убийцы? И не важно, в каком отделе – оперативном или хозяйственном они работали. Потому что все причастны. Вот и отец этого литератора, Яков Давидович Березин был сначала ответственным секретарем Московской ЧК («фактическим заместителем ее председателя Феликса Дзержинского», как пишет Березин-младший), той самой организации, чьим «достойным сотрудником был не менее извращенный садист Орлов, специальностью которого было расстреливать мальчиков, которых он вытаскивал из домов или ловил на улицах. Только в Москве им было расстреляно несколько тысяч подростков» (Жевахов Н. Д. «Воспоминания»).
С 1921 по 1924 год Березин был начальником административной части ОГПУ («сотрудником для выполнения особых поручений при председателе ВЧК» - пишет Березин-младший). С 1924 года он уполномоченный ВСХН. Напомню, что в этом же году Дзержинский пригрел у себя в ВСХН и Михаила Кедрова, выпущенного из психбольницы. Хорошая компания! В 1939 году Яков Березин был арестован, но… уцелел! Ну, это и понятно: такими большевистскими кадрами разбрасываться нельзя.
Почему же Берия арестовал Кедрова и Березина? Нам предлагают версию о доносе Кедрова в 1921 году и якобы неудавшейся попытке Дзержинского арестовать Берию в том же году. Как нам говорят, Кедров, находясь в Баку, уличил Берию во взятках.
А почему бы и нет? Большевики-то все были охочи до денег. Можно вспомнить две жертвы Ярославского восстания – большевиков Закгейма и Нахимсона. Ворье. Чем Берия лучше? Или тот же Кедров?
Вот Феликс Березин пишет: «Кедров, потомственный дворянин, окончивший медицинский факультет Лозаннского университета, передал РСДРП свою часть наследства – 100 тысяч рублей золотом. Если бы Прудникова не замолчала эти факты, то вряд ли читатели поверили бы в её «самую простую версию», что «во время поездок с проверками Кедров требовал от местных чекистов «отступного», а в Азербайджане эти наглые мальчишки ничего не дали, пожадничали, сопляки».
Напомню читателям, что Кедров получил наследство в размере ста тысяч рублей, часть которого (только часть!) передал в РСДРП. Сумма взноса неизвестна. Зная патологическую жадность Кедрова (как он своих детей морил голодом!) не думаю, что денег было много. И вполне можно поверить, что в Баку он действительно требовал «отступного».
И в Архангельске Кедров не был бессребреником. Пограбил, простите, реквизировал много ценностей. А то, что запамятовал их сдать государству, так это мелочь: забыл, закрутился, выполняя ответственную миссию по уничтожению буржуйских элементов.
«Уже весной следующего года, как только стаял на Белом море лед, пришли красные. В 1939 году подследственный Михаил Кедров показывал на допросах, что он, будучи тогда председателем Особого отдела ВЧК, вместе с уполномоченным Архгубчека Тетериным и «товарищем Павловым» в апреле 1920 посетил Соловецкий монастырь, где они прошлись по Спасо-Преображенскому собору и изъяли 59 предметов: золотые кресты, чаши, бокалы и кружки. И... Помимо того – еще. Например, резную кружку из слоновой кости с золотыми портретами российских императоров работы Осипа Дудина.
Правда, на наше счастье все эти уникальные по своей культурно-исторической ценности вещи в личную собственность все-таки не перешли. Может, начальник Архгуботдела был кристально честным человеком, а может, просто позавидовал удаче товарищей из ВЧК. Сейчас кто об этом скажет? Но факт остается фактом – шифровкой он доложил об этом изъятии в Москву. В результате чего только через год часть ценностей была передана московской комиссии Наркомпроса» (К. Кучер. «Как Соловецкий монастырь лишился своих богатств?»).
Что еще пишет Березин-младший? («Шалости пера или подтасовка?». «Литературная газета», 2010 г., №14). «Как глубоко ни копайте, но не найдёте факты, подтверждающие, что ‘Дзержинский Кедрова из чрезвычайки выгнал’. Это, мягко говоря, неправда. В 1922 году Кедров тяжело заболел и поправился только через полтора года».
А ведь правда. Не выгонял Дзержинский своего любимчика Кедрова из ЧК. Обстоятельства сложились. Сумасшествие у Кедрова стало слишком заметным. Зато потом с удовольствием взял Кедрова в ВСНХ. Прямо из психушки.
А вот еще из той статьи: «В апреле 1939 года Кедров был незаконно репрессирован. Подручные Берии следователи Мешик и Либенсон предъявили Кедрову обвинение: агент царской охранки, иностранный шпион, завербованный еще до революции, – стандартный набор клеветы».
Обратили внимание: «незаконно репрессирован»? Зато все, что делали Кедровы – отец с сынком было абсолютно законно?
«В 1946 году на запрос Сильвии Михайловны Кедровой о судьбе отца она получила ответ: «Умер 4 апреля 1943 года в ИТЛ от упадка сердечной деятельности». Эта уловка не помогла уйти от возмездия Мешику – его расстреляли. Смертный приговор Либенсону заменен 25 годами заключения».
Думается, что все эти мешики, либенсоны, кедровы, березины – одного поля ягоды…
И еще из статьи Березина-младшего: «Почему же Прудникова использовала только черные краски для жизнеописания Кедрова? Дело в том, что попыткам необоснованного обеления Берии всегда будет незримо противостоять образ Кедрова, человека чести, не дрогнувшего под изощренными пытками бериевских эскулапов».
Бериевские эскулапы? А я и не спорю. А как быть с ежовскими эскулапами? Или они не эскулапы, а люди чести? Такие же, как чекисты Ягоды? Действительно, все они одного поля ягоды (И Ягоды, и Ежова, и Берия). Все – птенцы (скорее, стервятники) дзержинского гнезда.
Вот еще один такой «птенец», друг Кедрова чекист Вениамин Герсон, арестованный одновременно с Кедровыми. С 1919 года Герсон секретарь Особого отдела ВЧК. С 1920 по 1926 год – личный секретарь Дзержинского. Перед арестом являлся помощником начальника секретариата НКВД.
Хорошие остались воспоминания об этом чекисте. «Развитию хоккея с мячом в «Динамо» способствовал и Вениамин Леонардович Герсон – один из руководителей спортобщества. Вениамин Леонардович являлся страстным любителем конькобежного спорта и фигурного катания. Благодаря его усилиям «Динамо» получило для своих конькобежцев и фигуристов каток на Чистых прудах – один из лучших в то время в Москве.
Особую активность как болельщик проявлял Вениамин Леонардович Герсон. Интеллигентнейший человек, он ничего не мог с собой поделать, когда речь заходила о футболе. У него была маниакальная страсть поучать всех и вся, обязательно при этом добавляя, что он видел, как играл в футбол сам Дзержинский. Мы добродушно посмеивались, когда он, при своем маленьком росте и заметном животике, с необычайной живостью показывал, как именно надо было сыграть, смешно пиная мяч роскошными хромовыми сапогами...» (Николай Старостин. «Футбол сквозь годы»).
Вот ведь как – интеллигентнейший человек. Можно сказать, гуманист! Кедров тоже был гуманистом-интеллигентом – как он играл на рояле «Аппассионату» для Ильича!
Листаю списки чекистов, награжденных знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ». Сколько знакомых лиц, героев нашего повествования!
Знак № 28. Березин Яков Давидович, начальник административной части ОГПУ. Награжден в 1922 году.
Знак № 32. Герсон Вениамин Леонардович, секретарь председателя ГПУ Награжден в 1923 году.
Знак № 33. Артузов (Фраучи) Артур Христианович. Награжден в 1923 году.
Знак № 52. Кедров Михаил Сергеевич…
Интеллигентнейшие люди, гуманисты, сущие ангелы… «При лепке бюста Дзержинского его секретарь, по имени Вениамин Леонардович Герсон, обратил внимание на жестокое выражение лица председателя ВЧК. «Железный Феликс», взглянув на работу, прокомментировал без тени иронии: ‘На таком деле посидишь – ангелом не станешь – такой и есть’» (Савелий Дудаков. «Ленинъ как мессия», Иерусалим, 2007).
Не может дьявол стать ангелом, как ни ряди его в ангельские одежды, что сегодня и проделывают потомки большевиков. Ах, да, Кедров сам-то лично не расстреливал. И Березин тоже. И Антонов-Овсеенко. И Герсон…
«В «Правде Севера» оперативно было напечатано письмо читателя И. Марышева из Коношского района. Нет, читатель отнюдь не возмущался Кедровым, по приказу которого погибли тысячи людей, в том числе женщины и дети. Он выражал недоумение. Дескать, зачем понадобилось газете «Поморское вече» печатать материалы из книги Мельгунова «Красный террор в России...»? И далее: «... сам Кедров, если даже это и было, конечно, не расстреливал» (Юрий Дойков «Михаил Кедров и Ревекка Пластинина», «Важская область, 1992 г., №8).
«Внешность Кедрова-старшего была весьма примечательной. Высокий, всегда держащийся прямо, с красивым, смуглым лицом и большими черными, горящими, как угли, глазами, он казался мне воплощением мятежного, бунтарского духа. Его черные как вороново крыло волосы, всегда были взлохмачены. Необыкновенно выразительные глаза Кедрова постоянно как бы искрились. Возможно, это были искры безумия» (А. Орлов. «Тайная история сталинских преступлений»).
Да, безумия. Безумия, охватившего нашу многострадальную родину столетие назад, и от которого она до сих пор не вылечилась, по-прежнему аплодируя улицам имени Кедрова, Нахимсона, Закгейма, Урицкого…
На фото М.С.Кедров, его сын, будущий чекист, его жена Ревекка Пластинина.
No comments:
Post a Comment